В истории католической церкви России Могилевская губерния имеет особое значение. Именно в Могилеве по повелению Екатерины II 22 ноября 1773 году учреждается Белорусское римско-католическое епископство [1, с. 55], которое в 1782 году преобразуется в Могилевскую Римско-католическую архиепархию. В 1798 году император Павел I возводит архиепископа Могилевского в сан митрополита [2, с. 252], что подтверждается папой Пием VI в булле «Maximus undique». «Могилевские митрополиты, как правило, имели пребывание в Санкт-Петербурге, где председательствовали в Духовной коллегии и только совершали интронизацию в могилевском кафедральном соборе. 14 марта 1873 г. Папа Пий IX посланием «Ex parte imperialis gubemii» официально разрешил архиепископу и митрополиту Могилевскому перенести свою резиденцию в Санкт-Петербург, с тем, что его архидиоцез будет по- прежнему называться Могилевским» [3, с. 28].
Положение католической церкви в России всегда имело особое настороженное внимание со стороны государства. В результате разделов Речи Посполитой к концу XVIII века в состав Российской империи вошли значительные территории Литвы, Польши и Белоруссии. Стоит отметить, что только после официальной отмены Статута Великого княжества Литовского и введения общероссийского законодательства на всей территории Белоруссии в 1840 году, территории получили именование Северо-Западного края России [4, с. 73]. «Ведущее место в сложной системе межрелигиозных отношений на территории края занимали отношения между католичеством и православием, имевшие долгую историческую традицию. С включением белорусско - литовских земель в состав Российской империи на её западных окраинах на протяжении XIX - начала XX вв. происходила сложная борьба за установление политических, конфессиональных и этнолингвистических границ. Результаты этой борьбы должны были определить принадлежность территории и населения этих земель к Речи Посполитой или к Российской империи. Противоборство, в котором столкнулись интересы российского правительства и Православной церкви, с одной стороны, и интересы польского национального движения и Католической церкви - с другой...» [5, с. 285-286]. Моменты особого напряжения в отношениях середины XIX века были связаны с польскими восстаниями 1830-1831 гг. и 1863-1864 гг. В это время ужесточалось законодательство (брачное, имущественное) как впрямую относящееся к лицам католического вероисповедания, так и косвенно относящееся к религиозным законодательным актам («Устав лесной ограничивал получение леса католическим духовенством в отличие от православного, Устав о казённых оброчных статьях запрещал мещанам-католикам польского происхождения приобретать в собственность и арендовать земли в ряде регионов страны» [6, с. 19]). В эти периоды закрывались монастыри и приходы, ликвидировались иные католические учреждения, практиковались ссылки, переселения населения и духовенства, происходил процесс перехода из католичества в православие, иногда насильственный. Некоторые исследователи указывают, что «политика государства в отношении Римско-католической церкви России в XIX в. [в числе прочего] была направлена на ее германизацию и устранение поляков из руководящих органов» [7, с. 135]. Всё это вызывало напряжение, питало недовольство и недоверие к власти.
Исследуя документы Государственного Архива Российской Федерации (ГАРФ), представленные в фондах III отделения собственной е.и.в. канцелярии (1826-1880 гг.) и Департамента полиции Министерства внутренних дел (1881-1917 гг.), можно выделить некоторые, отражающие основные частные процессы, происходившие на территории Северо-Западного края России XIX века.
Начать можно с документа «Ведомости об отобранных у католиков костелов, монастырях и костельном имуществе по Могилевской губернии», составленной на основании дел канцелярии Могилевского Римско - католического архиепископа-митрополита в начале XX века [8, л. 1-8]. В документе достаточно подробно расписано: наименования костелов и монастырей Могилевской губернии, расположение (уезды), годы оснований и закрытия или передачи монастырей и костелов, что именно передавалось или изменялось. Из «ведомости» видно, что большинство католических и униатских костелов и монастырей были основаны в XVII веке, монастыри принадлежали католическим орденским братствам. Судя по имеющимся сведениям о передаче имущества, монастыри и приходы были достаточно состоятельными, имели земельные наделы, каменные храмы и подсобные строения, у части монастырей и приходов оговаривается количество приписанных душ. Сведения четко выделяют два периода, связанных с закрытиями и передачей монастырей и приходских костелов, которые в свою очередь четко связываются с реакцией правительства на польские восстания 1830-1831 гг. и 1863-1864 гг. Из сведений видно, что в указанные периоды было закрыто примерно 50 монастырей и упразднено около 50 костелов, кроме этого закрыты примерно 18 каплиц, из униатских закрыто: 2 монастыря и 10 церквей (неточности связаны с имеющимися в документе правками). Преимущественно, строения с владениями передавались в ведение православного духовенства, но не редки были случаи разбора и разрушения костелов и монастырей, особенно к концу XIX - началу XX века, особенно когда православное ведомство затягивало процесс принятия во владение имущества и не находило возможности содержать приходы.
Большой комплекс документов, касающихся процесса закрытия (в т.ч. и передачи в ведение православного духовенства) католических монастырей, костелов, каплиц на территории Могилевской губернии в период 1863-1868 гг., содержится в фонде «О римских католических костелах» [11, л. 5, 8-об, 9, 10 и др.]. Для примера самого процесса закрытия, можно привести доклад начальника могилевского губернского жандармского управления от 1 мая 1868 года [11, л. 17], в котором говорится о закрытии «польской каплицы» недалеко от Хрепелево «Вендрожской волости Могилевского уезда, в имении Рубцовщина помещика Герца» - участвовал пристав 2 стана, депутат ксендзов Белыницкого костела и 8 человек понятых; при них каплицу опечатали, а иконы и иные вещи передали ксендзу.
Очень характерна и одновременно с этим уникальна судьба Белыничского католического монастыря и костела. Простого решения с этой обителью не могло быть, так как связано это место было с чудотворной Белыничской Богородицей, а она почиталась равно и католиками, и православными, и старообрядцами. Но сначала восстание 1831 года стало поводом к закрытию в 1832 году Белыничского монастыря (в то время только в Могилевской губернии было ликвидировано 23 монастыря), управление костелом было передано диоцезиальному духовенству. Потом велась активная переписка о судьбе костела и пустующих монастырских постройках, что только откладывало закономерный итог и привело в запустение и упадок некогда величественный храм. 12 апреля 1876 г. по согласованию с архиепископом Могилёвским Евсевием (Орлинским) последовало распоряжение могилёвского губернатора, и костел был опечатан [11, л. 85]. Очень интересно описан осмотр костела губернатором и архиепископом 9 мая 1876 года после первого торжественного архиерейского богослужения и молебна во вновь освященном храме, а также обследование жандармами и губернатором склепов и подвалов монастыря - что можно было увидеть кроме запустения, беспорядка в склепах и захоронениях, в наскоро приспособленном к православному богослужению пустом костеле, наспех замазанных стенах (серой краской по черной, нанесенной давно и по фрескам в знак траура по подавляемым восстаниям) - если уже больше 40 лет сами здания и постоянный поток паломников обслуживало всего несколько служащих здесь католических священников [11, л. 86-88].
Фонды ГАРФ содержат достаточно много интересных дел, которые свидетельствуют о больших сложностях в межконфессиональных отношениях на территории Северо-западного края России. Можно рассмотреть некоторые из них, и особенно выделить комплекс документов, касающийся дел католиков, принявших православие [9]. Государство стремилось выработать механизмы для отслеживания недовольства населения и, особенно, лиц католического вероисповедания, в т.ч. для пресечения возможных выступлений. Документы отражают озабоченность различными происшествиями и заинтересованность в их разрешении (по документам, преимущественно со стороны шефа жандармов (1866-1874 гг.) генерал-адъютанта графа Петра Андреевича Шувалова). Но в уездах происходили несколько иные процессы, так как расследованием и уточнением деталей происшествий занимались «начальствующие лица» на местах, а составление конфиденциальных записок по результатам
разбирательств, например, 1865-1866 гг. входило в компетенцию Константина Петровича Кауфмана «Виленского, Ковенского, Гродненского и Минского генерал-губернатора, главного начальника губерний Витебской и
Могилевской». Именно по этим конфиденциальным запискам можно сказать, что большинство случаев сводилось к поиску оправданий, нивелированию происшествий, указаниям на присутствие внутреннего политического «заговора», для подрыва государственного авторитета. «В большинстве случаев подобные заявления оказываются не основательными и жалобы... возникают...
от подстрекательства местного населения к подаче оных, лицами не сочувствующими распоряжениям правительства и мечтателями о восстановлении польской справы, которых и по настоящее время находится ещё на жительстве значительное число» [9, л. 52 об. - 53]. Объективно говоря, часть правды в этом было, так как случаи прямого нарушения законов имели место (сборы дворян во время временного военного положения [9, л. 49 об.- 50], неповиновение приказам и открытые противостояния полиции во время действий по передаче костелов, подстрекания населения со стороны ксендзов [9, л. 56-61] или распространение слухов среди местного населения [9, л. 56-61, 108-109] и др.). Среди распространенных наказаний в это время, отдельное место занимает система штрафов, поддерживаемая К.П. Кауфманом.
Документы, связанные с деятельностью генерал-губернатора А.Л. Потапова (с 1870 года), разительным образом отличаются от более ранних - обращения и прошения копировались и отправлялись на места, с указанием рассмотреть в рамках существующего административного порядка, что в итоге приводило к полному отказу в прошении.
Стремление духовенства быть независимым от административной власти чаще проявлялось в неподчинении правительственным властям в порядке передачи католических монастырей и костелов [9, л. 31] или появлению длительной переписки (в случае Белыничской обители). Конечно, высшее духовенство постепенно лишалось своего мнения, особенно в периоды ужесточения законодательств, связанных с польскими восстаниями. Из более ранних, сохранился документ 1828 года, в котором отражено негодование Управляющего делами иностранных исповеданий относительно нежелания Председателя католической консистории, разослать указы в епархии по проведению молебнов «за упокой души блаженной памяти Г осударыни Марии Федоровны». Причем, в противовес желаниям на территории Северо-Западного края, приводилось Царство Польское, где духовенство свободно пошло на такой шаг [14]. Позже, подобные ситуации просто невозможны, государственная политика просто не оставляла возможностей для существования различных мнений. Личный потенциал негодования с каждым негативным административным шагом в отношении конфессиональной политики только нарастал. И этот негатив пытались устранить думающие люди среди местного дворянства, например, развивая общественную мысль и предлагая варианты конфессионального взаимодействия. В комплексе документов представлены несколько, относящихся к идее соединения католической церкви с православной без изменения обрядности - это идея, например, князя Николая Борисовича Голицына (1794-1866), которого с 1860 года власти всячески преследовали, содержали под домашним арестом, запретили въезд в столицы за составленную им книгу и публикации [12]. Многие дворяне не оставляли надежд на возврат отобранных католических костелов и отправляли прошения, делились мнениями (особенно обращает на себя внимание записка о судьбе Белыничской обители статс-секретаря П.А. Валуева [11, л. 94-95]), некоторые просили разрешение устроить молельные комнаты у себя в домах или открыть часовни в имениях, как этого добивался почти десять лет отставной подполковник Иван Осипович Глинка [11, л. 18-18 об., 82-84]. Конечно, эти прошения властями были отвергнуты.
Среди более низких слоев общества ситуация была еще более сложной, люди стремились выжить и приспособиться к новым для них и их семей условиям. Можно выделить комплекс дел, т.н. «о почтении к православию». Например, в одном из жандармских донесений от 15 марта 1868 года упоминается случай, когда одна из крестьянок, семья которой была переведена в православную веру, во время погребения своей дочери срывает венок с головы усопшей, аргументируя поступок нежеланием сделать её «на том свете православною» [9, л. 108 об.], за что была подвергнута аресту. Ещё один случай описывается в дополнении к отношению К.П. Кауфмана от 25 августа 1866 года [9, л. 56-61], где на 5 дней под арест были взяты несколько «крестьян- собственников», которые стояли у своих ворот и не сняли шапок во время прохождения православной похоронной процессии. Интересно, что в отношении них отдельно оговаривается содержание - «не на хлебе и воде, ибо на них отпущены кормовые» [9, л. 57 об.]. Здесь же приводится «оправдание» отсутствия католического священника на похоронах католиков (из -за отдаленности многих населенных пунктов) - «у католиков существует обычай хоронить умирающих и без ксендза» [9, л. 58].
Конечно, происходившие события нередко способствовали переходу католического разночинного населения в православие из -за различной выгоды. Здесь стоит упомянуть дело отставного титулярного советника Ф. Витторта, который в феврале 1866 года подал прошение о переходе в православие, как выяснилось - из-за бедности и нужды, - «намерение его перейти в православие есть не столько побуждение религиозное, сколько надежда, обратившись по поводу перекрещения, с просьбою к графине Протасовой, получить ея какое - либо место или денежное пособие» [17, л. 2] - это, как минимум, насторожило власти. В этом ряду можно выделить дело: «Агентурные донесения об обращении служившего в Сенате католика Канонацкого, намеревавшегося принять православную религию и просившего великого князя Николая Николаевича быть его восприемником» [18]. Для принятия решения по этому вопросу потребовалось установить скрытое наблюдение за жизнью Канонацкого, опросить его сослуживцев на предмет характеристик и выявления причин, побуждающих его прошение - хоть карьерный умысел и удалось установить, но отказать, по-видимому, не смогли, так как «сам он не раз высказывал против догматов своей религии и против того зла, какое она произвела в умах мятежников» [18, л. 2].
Интересно, что в 1865 году появляется приложение к официальной ежегодной «Памятной книжке Могилевской губернии» [9]. В преамбуле к изданию необходимость его появления связывается в т. ч. и с «окончательным умиротворением края» [10, с. 1, 68]. Именно в этом издании очень точно указывались особенности территории, её сложности и проблемы. «Здесь... крестьянское население разорено. едва имеет насущный хлеб и от того слабосильно в труде. Работает вдвое менее и вдвое хуже... Самое большое число крепостного населения и самая тяжелая крепостная зависимость.» [10, с. 7 - 8, 10]. Автор указывает и на тяготы от чиновничьей власти, а также делает замечательный вывод: «И так два предела Европейской России, восточный и западный, до 1861 г. представляли совершенно противоположные направления в устройстве. восточная половина к свободе, - западная к порабощению.» [10, с. 12].
Как видно из документов, ситуация была ещё далека от спокойствия. Правительство было полностью озадачено максимальной интеграцией (правовой и ментальной) населения территории Северо-Западного края в состав Российской Империи. Ну, а само население старалось приспособиться к существующему строю в силу сложившихся внешних факторов, своей состоятельности, возможностей, воззрений и убеждений, словом, всего того, что составляло особенность региона.
«Участвуя в распространении православной веры, светская администрация стремилась укрепить политическую лояльность нерусских подданных, прочнее встроить их в социоэкономические структуры или глубже втянуть в цивилизационное пространство России» [15, с. 225] Интересно, что в самом конце XIX века, по прошествии уже более 50 лет после официального упразднения униатства, среди белорусского населения появляются листовки на польском языке, призывающие униатов и их братьев католиков не поддаться уговорам и не переходить в православие [13].
Ситуация существенным образом изменилась после издания указа 17 апреля 1905 года «Об устранении стеснений в области религии и укреплении начал веротерпимости». «Оно вызвало резкую и длительную вспышку межконфессионального противостояния в крае, обусловленную активацией противоправного католического миссионерства. В этот момент западные епархии пережили стремительную волну переходов «упорствующих» в католицизм, которые носили массовый характер. Они происходили в тех православных приходах, которые были образованы в 1865-1870 гг. и состояли в основном из бывших католиков» [16, с. 97].
Гайдась В.В.
МГГУ им. М.А. Шолохова / МПГУ
(г. Москва, Российская Федерация)
Список литературы и источников:
