08.12.202210:03
Здесь остановилось время
Лес на месте сёл: девять сожженных деревень Кировского района не возродились после войны
О том, что 15 июня 1942 года фашисты и их пособники сожгли деревню Борки и ее жителей, знают многие. На месте, где во время Великой Отечественной произошла одна из самых масштабных в истории Беларуси трагедий, ныне мемориальный комплекс в честь всех огненных деревень Могилевской области. Борки после войны возродились, но шесть прилегающих к деревне поселков — Пролетарский, Дзержинский, Красный Пахарь, Закриничье, Долгое Поле, Хватовка — так и не сумели оправиться от боли.
Незаживающая рана
Поселков, что стерли с лица земли оккупанты и что не восстановились после войны, в Кировском районе девять. Помимо шести вышеперечисленных, еще Кобылянка, Кокотово, Хоново, которые изверги уничтожили позднее, в 1943 и 1944 годах. А в 1942-м здесь лютовало особое эсэсовское формирование под командованием Дирлевангера, созданное с личного разрешения Гитлера для массового истребления на оккупированной территории советских людей. К нему примкнул карательный отряд, организованный белорусом Барчиком. Изменник Родины вербовал предателей из числа жителей Могилевской области. Они впоследствии и учиняли чудовищные расправы. Мародерствовали, сжигали села, жестоко расправлялись с земляками: стариков, женщин, детей живыми кидали в огонь, расстреливали, истязали до смерти… В Борках, Пролетарском, Дзержинском, Красном Пахаре, Закриничье, Долгом Поле, Хватовке загубили в общей сложности 2027 человек. Чудом выжить удалось лишь 23.
Наш рассказ — это воспоминания тех, кто прошел через ад, был на волосок от смерти. Тех, кто о кровавой расправе наслышан от близких, живших в этих краях в годы Великой Отечественной. Тех, для кого события, произошедшие здесь 80 лет назад, — незаживающая рана…
«Кости сына нашла на пепелище»
Из протокола допроса спасшейся Ефросиньи Сакадынец:
«Во время оккупации я жила в Закриничье. 15 июня 1942 года, утром, на зорьке, услышала движение машин по шоссе Могилев — Бобруйск: на наш поселок и на Борки двигалась вражеская колонна, а по полю цепью шли каратели, окружали. Испугалась страшно, у меня ж трое детей. 13-летний Володя, семилетний Коля и Гриша, родившийся в 1940-м, спали на печи… Фашисты приказали их разбудить, идти на улицу. Там из толпы отбирали по 8 человек, заводили в дома, расстреливали. Мой старшенький оказался в первом доме... Когда на дворе осталась только я с двумя младшими сыновьями, увидела, что Козловский Максим, лесничий Маркевич и Сакадынец Лявон пустились бежать. Побежал и мой 7-летний Коля. Их догнали пули. Сыночек упал, потом — Маркевич, Сакадынец. Воспользовавшись тем, что каратели отвлеклись, я с Гришей укрылась в своей хате. Вместе с пятилетним сыном Козловского, который рассказал, что его маму убили, а отцу удалось скрыться. Подняла доску пола, спряталась с детьми в ямке».
Это их не спасло. Ребенок Ефросиньи закашлял, и каратели, поняв, где прячутся люди, окрыли по ним огонь из автомата. Женщину ранили в ногу, ее сына — в грудь. Очнувшись, они попытались бежать. Удалось только Ефросинье:
«Когда вечером вернулась из леса, вместо сел были пепелища. На пожарище своего дома нашла кости сына и Маркевича. На пожарище дома Косткина — обгоревшие останки своей мамы. Там и захоронила. Останков Козловского не было».
По убегавшему из полыхающего села Максиму Козловскому фашисты тоже стреляли: пуля попала ему под лопатку, вышла около шеи. Он выжил, рассказал, как на его глазах изверг вырвал из рук жены Маркевича годовалого ребенка: «Взял за ноги, ударил головой о колоду — ребенок сразу скончался… Маркевич схватил вилы, ударил фашиста в грудь…»
«Каратель поднял одеяло и выстрелил девочке в голову»
Из протокола допроса уцелевшей жительницы Закриничья Натальи Жданович:
«В нашу хату фашисты согнали 20 человек. Были тут и мои родные: мама Татьяна Сакадынец, мои сестры: Ольга (1923 г. рождения), Евфросиния (1925 года), Анна (1908 года) со своими детьми — тринадцатилетней Соней, Ремой, которой был 1 год и восемь месяцев, и грудной малышкой, которая только родилась и ей еще даже не успели дать имя. По нам нацисты, часть из которых говорила по-немецки, часть — по-русски, и открыли огонь. Я, раненная в обе руки, упала. Рядом попадали другие. Когда оккупанты уже собрались уходить, заплакала дочь сестры — та, которой еще не исполнилось 2 лет. Один из карателей подошел, поднял одеяло и выстрелил из пистолета ей в голову. Ольгу ранили в грудь и живот, Ефросинье пуля попала в лопатку, вышла в рот, выбила два зуба и застряла в челюсти... В дом к нам каратели заходили еще несколько раз — добивать раненых. На моих глазах добили жену Маркевича. Потом принесли сено, подожгли. Оно, горящее, падало на нас, спрятавшихся под полом, через щели между досками. И тогда мы решили бежать…»
Из большой семьи уцелела лишь Наталья: ее мама, сестры Ольга, Анна с детьми, брат погибли. Спустя время от ран скончалась и Ефросинья...
Когда мужчины плачут
Фотографии сельчан, живших в этих краях до и после войны, поименные списки погибших, протоколы допросов свидетелей военных событий. В дом-музей в Борках едут из разных уголков Беларуси, из ближнего и дальнего зарубежья.
— Недавно, например, итальянцы были. Как узнали, что тут в войну творилось, сели на ступени у монумента «Скорбящая мать», заплакали, — рассказывает заведующая музеем Татьяна Калеева. — А как не плакать, когда столько загубленных жизней, искалеченных судеб?! Лидия Михненко родом из сожженного Хоново, в войну жила в поселке Дзержинский, у бабушки. Отца ее убили, а ее, как она сама говорила, Боженька спас. Когда с головы платок сняла, 12 дырок в нем насчитала. Немецкие пули ей косу отсекли… Чудом выжила и моя односельчанка Федора Карпенко. Ее историю я узнала случайно. Федора Миновна к нам в баню приходила, там и увидела у нее на плече большой ожог — наподобие распустившейся георгины. Оказалось, ее ранило разрывной пулей. Немец, который ее отыскал на болоте, добивать не стал: пожалел… Война в каждой семье оставила след. И на земле тоже: на месте наших сожженных сел теперь лес и редкие одиночные могилки...
«Здесь каждое дерево ранено»
Мария Шпаковская в войну жила в поселке Дзержинском: «Утром 15 июня прибежал к нам раненый мальчик из Хватовки: «Уходите! Немцы!» Кто не успел — погиб. А мы укрылись в лесу, сделали землянки, курени. Ели грибы, ягоды, щавель. Немецкие пулеметчики, пытаясь нас достать, залезали на дубы, оттуда стреляли. Здесь каждое дерево ранено… В лесу мы жили до 1944 года. Сгоревших близких потом в одном месте закопали, крест поставили. Но там не все: сын с невесткой на своем участке еще долго человеческие косточки откапывали. После войны мы писали Сталину, просили, чтоб помог деревни поднять. Тут же ничего не осталось — выжженная земля. Мою хату первой возвели. Потом мужики с фронта вернулись, многие — калеками. Начали заселять Хватовку, Дзержинский. Но в итоге возродились только Борки, остальные шесть сел так и не оправились от горя».
В Борках Мария Шпаковская жила до 91 года. Еще в прошлом году мы с ней общались, но и ее больше нет… Уходят последние свидетели, но остаются те, кто будет рассказывать другим об этой пропитанной болью земле, — чтобы мы не забыли о страшной трагедии и не допустили ее повторения.
Ольга Кисляк, фото Андрея Сазонова, СБ
