Как чаще всего бывало в нашей истории, новый век начинался с крупных военных событий. Они потрясли Европу и во многом определили мировое развитие. Однако после наполеоновского вторжения для Беларуси настало удивительное время – столетие мирной жизни. Никогда еще письменная белорусская история не фиксировала такого долгого периода созидания. Это открыло новые возможности развития и в конце столетия сформировало тот Могилев, которым мы привыкли гордиться, и о котором с ностальгией вспоминаем сегодня.
В 1802 г. в результате раздела Белорусской губернии на Могилевскую и Витебскую Могилев вновь стал губернским городом. Вместе с Витебской Могилевская губерния входила в состав Белорусского генерал-губернаторства. Статус резиденции губернатора в определенной степени способствовал благоустройству и развитию города. 15 июня этого года Могилёв посетил император Александр І.
Как центр губернии, город получил право в соответствии со школьной реформой 1803 – 1828 гг. на открытие гимназии, что и было осуществлено в 1809 г. Гимназия была организована на базе Могилевского народного училища, которое действовало в городе еще с 1789 г. Это старейшее учебное заведение города действует и сегодня. С 1917 г. по 1991 г. оно было средней школой, а теперь вновь получило статус гимназии. Выпускники этого учреждения становились знаменитыми учеными, врачами, писателями, путешественниками и руководителями различных рангов.
Есть сведения, что в самом начале ХІХ века в Могилёве существовала театральная труппа. Для спектаклей арендовались частные помещения. В первой половине ХІХ века в Могилеве побывали театральные труппы К. Каминского, Ш. Недельского, В. Рашевского, Ю. Милевского, В. Ашпергера, М.Бетлеевского, К. Федецкого, Ю. Кондрата, Я. Хелмиковского и др. Играли на польском и русском языках.
Наибольшей популярностью в это время пользовались произведения польского комедиографа XIX века В. Фредры. В комедиях и водевилях драматург критически отражал повседневный быт и нравы шляхетского общества, бездеятельность, пустоту, несостоятельность жизни его представителей. Фредро создал яркую галерею художественных портретов типичных представителей поместного и служилого дворянства, аристократии, польского офицерства, провинциальной знати, манерных барышень, жизнерадостных и веселых служанок, представителей буржуазно-помещичьих классов, ремесленников и др. Он осуждал эгоизм и моральное вырождений, цинизм, бездуховность «деловых людей» нового времени.
Его пьесы «Пан Гельдхаб», «Тетенька», «Пожизненное» в 1842 году представила в Могилеве труппа под руководством Я. Хелминского, комедии «Пан Явяльский», «Дамы и гусары», «Девичьи обещания, или Магнетизм сердца» представила зрителю Могилева в 1843 году труппа Ю. Шипянского.
Присоединение белорусских земель к России имело для них ряд положительных результатов. Закончились шляхетские междоусобицы; строительство дорог и российские военные заказы в определенной степени способствовали развитию вотчинной мануфактуры и торговли. В то же время следует помнить, что Россия была одной из самых отсталых в социально-экономическом плане стран Европы. После присоединения усилилось крепостное право, большинство могилевских крестьян постепенно было переведено из оброка на барщину. За первую половину XIX в. их положение значительно ухудшилось, а эксплуатация возросла в 1,5 раза. Ряд городов и местечек были превращены в села, а их мещане стали крестьянами. Такая участь постигла и жителей Кричева, который императрица Екатерина II подарила своему фавориту князю Потемкину. Фактически было ликвидировано местное самоуправление, в том числе Магдебургское право в городах. Шляхта получила такие же сословные права, как и российское дворянство, однако ей нужно было доказать свое шляхетство. Она была лишена многочисленных политических прав, в том числе права выбора в сойм-парламент Речи Посполитой. Были введены рекрутские наборы, население Беларуси втянуто в многочисленные войны России. Такая противоречивость результатов Речи Посполитой во многом определила ход дальнейших событий на Могилевщине и отношение к ним местного населения.
В истории Европы начало ХІХ века было отмечено крупнейшими военными событиями, в которых участвовала и Россия. Феодальная Европа не могла смириться с революционными завоеваниями Франции, и последняя противостояла всему континенту. Россия была активным участником антифранцузских коалиций. 28 августа 1805 года был сформирован Могилёвский мушкетёрский полк, который принял участие в русско-прусско-французской войне 1806 – 1807 гг., где отличился в битве при Прейсиш-Эйлау и обороне Данцига (Гданьска). Несмотря на заключение в 1807 году Тильзитского мира и установление формально союзных отношений России и Франции, с 1810 года обе страны начали интенсивно готовиться к новой войне, которая и потрясла Восточную Европу в 1812 году.
Население Беларуси было втянуто в круговерть военных катаклизмов так же, как и другие народы России. Вся тяжесть военных расходов легла на плечи рядовых российских налогоплательщиков. Но особенно тяжело приходилось населению приграничных губерний – территории бывшего Великого Княжества Литовского. Негативно сказывались на их материальном положении армейские постои и реквизиции во время войны 1805– 1807 годов, когда российские войска двигались через белорусские земли в Европу. Местные жители не только платили значительно возросшие, особенно в 1811 году, налоги, но и вынуждены были массово участвовать в военном строительстве, в том числе и Бобруйской крепости, в содержании выросших военных гарнизонов. Российское правительство готовилось к войне с Францией и на месте специально разрушенного древнего Бобруйска была построена крепость.
Предзнаменования свидетельствовали о будущих потрясениях. Согласно Могилевской хронике, летом 1808 г. по всей Могилевской губернии в деревнях и местечках «по церквам и гумнам неизвестно кто писал непонятные знаки так высоко, что того места без лесов или других приспособлений не достать было». В 1811 году в небе появилось еще одно грозное знамение будущих катаклизмов – величественная комета. С августа до декабря стояла она на северо-западной стороне небосвода. Лето этого года было жарким, болота и леса вокруг Могилева горели и едкий дым заполнял город. Неурожай и вздорожание продуктов питания, грозные природные явления порождали самые мрачные предсказания.
Действительно, 1812 год принес населению Беларуси еще более страшные испытания. Территория страны с самого начала войны стала ареной боевых действий. Наполеон своими основными силами двинулся на Витебск, потом – на Москву. В Могилев французские войска маршала Даву вступили 8(20) июля. Могилевский губернатор Д. Толстой успел перед самым носом французов выскользнуть из города. Направленная вслед за ним погоня вернула часть чиновников, но губернатор в плен не попал.
В отличие от большинства городов Беларуси Могилев встретил французов не «хлебом-солью», а залпом гарнизонного батальона, который во главе с полковником Коленым был оставлен для обороны города сбежавшими чиновниками. В батальоне в основном служили израненные, нестроевые солдаты. Инвалиды, как их называли могилевчане, были расставлены на валу возле Виленской заставы. Французских егерей они встретили залпом, от которого, по свидетельствам очевидцев, человек до семи было убито. После подхода пехоты неприятеля гарнизон отступил.
Французы овладели мостом через Днепр, продовольственным магазином. Предводитель местного дворянства и руководство магистрата вручили маршалу ключи от города. Возможно, благодаря этому поступку в городе сохранился порядок. Даву даже приказал расстрелять пойманных французских мародеров.
11 июля 1812 г. возле деревни Салтановка под Могилевом состоялось жестокое сражение между французскими войсками маршала Даву и российским корпусом генерала Раевского. Бой начался в 8 часов утра атакой русских воинов. Пушечная стрельба была настолько мощной, что ее слышали даже за 40 км от поля боя. Даву отбил все атаки русских и сам пробовал обойти их с фланга. Такого ожесточенного сражения не было с начала компании. «Герои, слава русского войска!» – Николай Раевский, согласно бытовавшей традиционной легенде, в решающий момент боя вместе с двумя сыновьями повел в атаку солдат Смоленского полка и выиграл сражение. Сам Раевский скромно оценивал свой патриотизм и говорил, что «весь анекдот сочинен в Петербурге», хотя и признавал, что он был впереди своих солдат, а дети были неподалеку. Русские воины мужественно сражались, однако вынуждены были отступить. Несмотря на это поражение бой позволил армии Багратиона в районе Нового и Старого Быхова переправиться через Днепр и в Смоленске соединиться с армией Барклая де Толли, что имело важное стратегическое значение.
После отступления русских войск в городах Могилевщины, как правило, на некоторое время образовывался вакуум власти, в результате чего в первую очередь страдали еврейские магазины. Так в городке Чаусы около Могилева еврейские кабаки были «разбиты» сразу после ухода русских войск, и еще до прихода французов «чернь» успела вдосталь попользоваться дармовой водкой [108]. С приходом французов установился определенный порядок. Многие могилевские богатые горожане приглашали французов на постой в свои дома, чтобы охранить их от воров и грабежей, хотя летом французские отряды не стремились квартировать в частных домах [11].
Во второй половине июля французами была занята практически вся современная Могилевщина за исключением района Бобруйска. И отступавшие российские, и наступавшие французские войска проводили массовые реквизиции для нужд своих армий. Несмотря на закрепившиеся в исторической литературе традиционные представления о разграблении французской армией городов и сел Беларуси, в воспоминаниях могилевских свидетелей войны упоминания о массовых грабежах со стороны французов отсутствуют. Более того, почти все отмечали их корректное поведение. В Могилеве... «французы вообще вели себя благонравно и не было нареканий на них» [11]. В этнично-французских частях была довольно высокая дисциплина. Особенно строгими были порядки в корпусе маршала Даву. Значительно ниже была дисциплина в немецких частях: вестфальских, баварских и др. Среди их солдат было больше мародеров и дезертиров [123]. На Могилевщине этнично-немецких частей было немного. Большую часть лета в городах края находились войска герцогства Варшавского или батальоны, сформированные в Литве и на Беларуси. Дисциплина у них была тоже ниже, чем у французов. Они причинили немало бед жителям Могилева. Общего грабежа, как свидетельствовали современники тех событий, однако, не было, хотя многие купеческие лавки были взломаны [11]. Кто больше грабил – войска, мародеры или почуявшие безнаказанность местные жители, из документов не совсем ясно. Не подлежит сомнению одно: в результате войны горожане понесли значительные материальные потери.
К чести французов, надо отметить, что после Салтановского боя они подбирали и лечили как французских, так и российских солдат. Положение пленных было неплохим. Вскоре им предложили служить императору Наполеону, и после принятия присяги рассылали по полкам. Тех, кто отказывался от французской службы, ограничивали в передвижении, но не держали под охраной. Они могли свободно перемещаться в границах города. Двум пленным российским майорам сшили коричневые сюртуки с красными воротниками. Один из майоров даже свободно носил орден Георгия IV степени. Оба счастливо дождались возвращения российской армии.
В русской армии воевало много рекрутов из Беларуси. Большинство же шляхты поддержало Наполеона, связывая с ним мечты о возвращении своих вольностей и возрождении Речи Посполитой. Многие шляхтичи участвовали в походе на Москву. Крестьяне связывали с революционной французской армией надежды на освобождение от крепостного права и массово отказывались выполнять феодальные повинности. Волна широких крестьянских выступлений прокатилась по всей губернии. Так, архиерейские крестьяне разграбили Барсуковский фольварок пастыря. Амбары были разбиты, хлеб растащен, водку из винокурни носили «ведрами, горлачами, горшками – кто чем мог». Это выступление долгое время считалось актом мести белорусских крестьян православному архиепископу Варлааму за измену Родине. Он единственный из священников такого ранга присягнул на верность Наполеону. После него и большинство остальных православных священников принесли присягу. Все же думается, что выступление барсуковских крестьян не следует связывать с национально-освободительным движением. Летние волнения были повсеместными, и даже наблюдались на территориях, не занятых французами.
Вскоре по всей губернии были разосланы отряды «охраны», которые состояли из местных уроженцев, и порядок был восстановлен. В Могилеве также была образована национальная гвардия и жандармерия из местных добровольцев. Низовая администрация сохранила свои посты. Бурмистры по городу остались прежние, а руководителем образованной мэрии стал помещик, маршалак уездной шляхты Даниил Венцлавович. Городская хроника отмечает, что «при таком порядке сравнительно очень немногих властей, как губерния, так и город Могилев в это время руководились, и нужно отдать належное этому руководству, ибо без особенных администраций, судов и полиции, кроме необходимых для войск нужд, ничего с жителей не требовалось и никаких в городе краж, нападений и грабежей не было слышно».
Заготовкой провианта и кормов на Могилевщине занимался в будущем всемирно известный французский писатель Анри Мари Бейль. Он координировал деятельность интендантов в Витебске, Орше и Могилеве и за свою деятельность получил благодарность от самого Наполеона. С гордостью Бейль писал в одном из своих писем, что он дал армии «тот единственный кусок хлеба, который она получила» между Оршей и Борисовом. Хороший интендант через много лет станет известен миру под псевдонимом Стендаль.
В начале кампании в городе наблюдался патриотический подъем. Снова стала модным традиционная шляхецкая одежда: кунтуши с вылетами, конфедератки. Национальные гвардейцы с радостью отсекали у двуглавых орлов одну из них. Костел, по свидетельству мемуаристов, сразу стал на сторону «неприятеля». В католических храмах шли торжественные молебны в честь освободителя – императора Наполеона. В городе празднично отмечались его победа под Смоленском, Бородино, вход в Москву и т.д. Тем не менее, тяжесть военных поставок, нечеткость заявлений Наполеона о будущем Речи Посполитой и положении воссозданного Великого княжества Литовского остужала этот патриотический запал. Рекрутский набор на Могилевщине шел вяло. Но и широкого антифранцузского партизанского движения на Могилевщине не было, несмотря на то, что французы безжалостно эксплуатировали ресурсы края.
Отношение евреев к французской и русской армиям тоже было противоречивым. В современных белорусских изданиях, как правило, подчеркивается, что «немалое число белорусских евреев приняло активное участие в Отечественной войне 1812 года на стороне русской армии. Они были искусными разведчиками и умелыми снабженцами» [53; 43].
Воспоминания российских свидетелей событий на Могилевщине, однако, рисуют несколько иную картину. При приближении войска Наполеона у чаусских евреев не было видно ни радости, ни страха, ни грусти, ни печали [108]. Евреи, по свидетельству очевидцев, как народ практичный и осторожный, в отношениях с властями сохраняли внешнее спокойствие. В день принятия присяги могилевскими православными и католиками кагалы в синагогах города также присягнули на верность императору Франции. После укрепления французской власти евреи проявляли к ней лояльность, выполняли приказы, делали необходимые поставки. Так, в здании Могилевской православной семинарии «евреи и христиане шили на французские и польские полки мундиры и боты и все необходимое [35]. Кагал города собрал более 30 тыс. рублей для нужд французских властей, что было в 2 раза больше, чем собрали мещане-христиане. В своих воспоминаниях К. Арнольди указывает, что могилевские евреи в присутствии французов стремились в разговорах избегать русского языка и говорили преимущественно на польском, русские деньги принимали со скидкой, а по изгнании неприятеля все изменилось – стали говорить на русском языке, и заграничная монета потеряла нормальную цену [11]. Самый авторитетный исследователь участия евреев в войне 1812 г.. Гинзбург признавал, что среди евреев Беларуси и Литвы было немало таких, кто относился к тогдашним событиям с «индифферентизмом», что, возможно были отдельные евреи, которые «из корысти или страха» оказывали кое-какие услуги неприятелю [26]. Более определенно высказываются зарубежные исследователи: «В 1812 Великая Армия использовала евреев и как шпионов, и как поставщиков...» [139].
Лидер белорусских хасидов-хабадников Шнеур Залман родился в 1747 г. в Лиозно Могилевской губ., некоторое время проживал в Могилеве. Местечко Ляды этой же губернии, где он жил с начала ХІХ века, стало настоящей резиденцией белорусско-литовского хасидизма. Еще в конце ХVIII он предсказал крушение власти Наполеона. После начала войны престарелый рабби убеждал евреев сообщать русским властям все, что им известно о движении французских войск. Причину несомненной лояльности Шнеура Залмана поясняет приписываемое ему высказывание: «В первый день Рош Хашана, накануне Мусафа, мне было явлено (с небес), что если Бонапарт восторжествует, то среди евреев возрастет богатство и судьба их исправится, однако дети Израиля будут отторгнуты и удалены от их Отца Небесного. Если же одолеет наш царь Александр, то наверняка возрастет бедность среди евреев, и удача отвернется от них, но зато сердца детей Израиля соединятся с их Отцом небесным» . Несмотря на предсказания некоторыми лидерами иудаизма поражения французов, евреи не могли быть уверены в исходе военной кампании. Из-за своего зависимого положения они вынуждены были негласно помогать обеим сторонам с надеждой на будущие дивиден-ды.
Осенью военные действия сильно опалили северную часть могилевщины. От-ступавшие французы и наступающие русские забирали у крестьян последнее пропита-ние. Французы организованно выступили из Могилева, оставив в нем специальный отряд, который должен был сжечь продовольственный магазин. Российский генерал-адъюдант А.П. Ожаровский, следуя 12 ноября по дороге из Шклова на Могилев, встре-тил выехавших из него евреев, которые сообщили о наличии французов в городе и об их угрозах предать все огню. Отряд Ожаровского ускорил движение и под вечер стре-мительно ворвался в Могилев. Он овладел значительными запасами продовольствия и спас город от пожара. [16].
Калужское ополчение осталось в городе для охраны продовольственых магази-нов и пленных французских солдат. В городе отдыхали проходившие маршем россий-ские солдаты, был организован военный госпиталь. Среди французских военнопленных наблюдалась высокая смертность. Если офицеров размещали относительно неплохо, то многим солдатам не повезло. Часть пленных согнали в дом прокурора с выбитыми стеклами. Уже вскоре во дворе валялось «множество замерзших тел, сваленных в кучу, с которой потом их вывозили за город и сжигали». Большой смертности французских пленных, безусловно, способствовали суровые зимние условия погоды.
Могилевщина в 1812 выдержала две страшные военные волны: одна на Москву, вторая – назад в Европу. Они оставили после себя огромные разрушения на наших землях. Голод, тиф косил не только солдат, но и местных жителей. И через четыре года после войны в Могилевской губернии было на 1/5 меньше населения, чем до нее. Война не оправдала надежд "ни верхов, ни низов". Речь Посполитая не была возрождена. Россия смогла победить сильнейшего завоевателя XIX в., однако победа приостановила реформы и отсрочила отмену крепостного права.
После изгнания Наполеона из пределов России было проведено следствие в связи с принятием могилевскими чиновниками присяги французскому императору. Светские чиновники отделались легким испугом, ибо подпали под амнистию 1812 г. Большинство могилевцев, которые воевали в армии Наполеона против России, воспользовались амнистией и вернулись домой. Только небольшая их часть продолжала воевать на стороне Франции в корпусах Даву и Понятовского.
А вот церковным чиновникам пришлось нести наказание. На место могилевских священников были присланы попы из Смоленской, Черниговской и Полтавской епархий, взяты семинаристы из могилевской семинарии. Правда, вскоре изменников также фактически амнистировали: приказали в шесть воскресных дней при народе положить перед святыми иконами по пятьдесят земных поклонов, привели к присяге Александру I и разрешили проводить службы.
По существу, серьезно наказанным оказался только архиепископ Варлаам. За свою деятельность в занятом французами Могилеве синодским указом от 30 мая 1813 г. он был на 63-м году жизни лишен сана архиепископа и стал простым монахом. Одна ошибка – присяга на верность Наполеону перечеркнула прекрасную биографию. Блестящий педагог и администратор, священник, имевший по признанию православных клерикальных историков высокую богословскую эрудицию, под следствием обяснял свой поступок желанием защитить доверенную ему перед Богом паству и церкви от глумления и разграбления. Он говорил, что душу свою положил для защиты паствы, и благодаря этому православный народ с его духовенством не терпел за веру. Аргументация Варлаама Шимацкого, естественно, не была воспринята властями. Несколько лет в качестве звонаря он прожил в Новгород-Северском Спасском монастыре, постепенно ослеп и в 1820 г. умер.
В истории Могилевщины события 1812 года имели и несколько неожиданное криминальное продолжение. Летом 1812 года перед отступлением российские власти пробовали организовать эвакуацию материальных ценностей в глубь страны, а то, что не успевали вывезти, старались уничтожить. Вместе с казенными запасами белорусских губерний были вывезены чиновники и... криминальные элементы. В числе последних в Нижний Новгород были отправлены чаусский мещанин Абрам Мовшович, могилевский мещанин, житель местечка Шклов, Хаим Ицкович и ещё один шкловский житель Вельвель Абрамов. Еще до вступления в губернию французов они совершили преступления и содержались под стражей.
Нижегородский климат подействовал на могилевских евреев весьма своеобразно. Мысли о бренности существования привели их в православие. При крещении они изменили свои имена и... оказались на свободе. То ли груз честной жизни был для наших героев слишком тяжелой ношей, то ли криминальные способности слишком хороши, но вскоре они исчезли, а Нижний Новгород был потрясен кражей из нижегородской удельной конторы 60 000 руб. (шестидесяти тысяч) – фантастической по тем временам суммы.
След возможных преступников привел в Могилевскую губернию. Расследование на месте вели господин надворный советник Бутович, общенижегородский городской полиции частный пристав Козлов и оршанский земской исправник Куракин. Они смогли отыскать и изобличить преступников, которые уже переоделись в еврейские костюмы и вернули свои прежние имена. При задержании у Мовшовича было изъято 2300 руб., у Ицковича 3050,у Абрамова – 1160. Но девять десятых украденных денег исчезло!
В результате следственных действий было изъято всего 9623 руб. 25 коп., в том числе розданных преступниками другим евреям. У некоторых при этом проводились обыски, сверялись номера ассигнаций. Многие евреи были оговорены арестованными – те утверждали, что платили за сделанные им пропуска, другие документы, за недоносительство приставу об их местонахождении, – но не были уличены. Дела об их действиях в 1815 году передавались в соответствующие органы власти.
Следствие выявило пособников и из числа христиан. Так, оршанский городничий дал разрешение на жительство без паспортов и не принял мер к розыску подозреваемых. Следствие предложило «оставить суждение о поступке» этом за смертью виновного. Арестованные указывали и на русских из Нижнего Новгорода, которые способствовали краже и назвали своего пособника Сидора, якобы получившего до 10000 руб.
Все три героя нашумевшей кражи были этапированы назад в Нижний Новгород для суда, а 9623 руб.25 коп. отправлены для доставки «куда следует» .
На новом уровне в ХІХ веке развивалось книгопечатание, издательское дело. В самом начале века образовавшуюся брешь заполнила военная походная типография Главного штаба 1-й русской армии: в ней напечатаны инструкция по военному делу «Командные слова и исполнение по оным в батальонном учении для употребления субалтерн-офицеров» (1817) и монография доктора медицины и хирургии К.И. Грум-Гржимайлы «О колтуне (plica)» (1828), включавшая краткий очерк о Могилеве начала XIX века. С 1838 г. начала печататься газета «Могилевские губернские ведомости». В последующем основная нагрузка по книгоизданию и печатанию другой продукции припадает на Могилевскую губернскую типографию.
В 1817 был издан первый могилевский журнал «Отечественный памятник». Издавал его Ф.Ф. Орея-Ошмянец, уроженец Волковского повета, сын небогатого шляхтича. В этом году он переехал из г. Орла в Могилев и преподавал латинскую и польскую словестность в губернской мужской гимназии. «Отечественный памятник» стал первым на Беларуси русскоязычным журналом и одним из первых русско-польских изданий. Большая часть его третьего выпуска, который был напечатан в Могилевской типографии в 1818 г., была посвящена нахождению в городе императора Александра I.
В 1817 году состоялось испытание изобретения полковника Заседьки, подпоручика Вичковича, феерверкера Воглена и бомбардира Ваньчикова – фугасных ракет. Они впервые были применены в боевых действиях во время русско-турецкой войны в 1828 году. Это изобретение было одобрено главнокомандующим 1-й российской армии генерал-фельдмаршалом Михаилом Богдановичем Барклаем де Толли. Герой Отечественной войны с 1812 года, с 1816 по 1818 гг. проживал в городе Могилеве.
Дважды Могилев посетил знаменитый русский поэт А.С.Пушкин. В первый раз в 1820 году, когда направлялся из Петербурга в ссылку в Кишинев. Второй раз путь Пушкина лежал через наш город в 1824 году, когда он возвращался в село Михайловское, дабы жить там под надзором полиции.
О первом визите поэта в Могилев воспоминаний не сохранилось. О последнем же посещении существуют воспоминания свидетелей этого события А. Куцинского и А. Распопова, которые в то время служили в Лубенском полку, расквартированном в Могилеве. Оба автора в чем-то противоречат друг другу, называя разные даты и маршруты опального поэта, но чем-то подтверждают и дополняют одни одного. Связано это, вероятно, с тем, что воспоминания были написаны и увидели свет через пятьдесят лет после самого события, когда в России началась повальная «раскрутка» А.С. Пушкина.
Попробуем на основании свидетельств очевидцев событий, современников поэта, его творчества и наших предположений восстановить некоторые моменты пребывания А. Пушкина в г. Могилеве.
В 1820 г. А. Пушкин по дороге вдоль Днепра попал в наш город через Покровский посад, затем на Костерню, по Богородичской улице (позже Дворянская, ныне Комсомольская) на Ветреную (Большая Садовая, Ленинская), затем на Почтовую (ныне К. Либкнехта). Из Могилева на юг он выезжал через тот же Покровский посад, по Старочерниговской улице (Спортивная, И.Чигринова) до Черниговской брамы (современный перекресток ул. Островского и проспекта Пушкина, где ныне стоит памятник поэту) и далее – на юг. В 1824 г. он повторил этот путь – только в обратном направлении.
Могилевцы сразу обратили внимание на поэта ибо он ходил по городу в русской рубахе и сапогах. На плечи он набрасывал офицерскую шинель, на голову водружал ермолку. За ним обычно шел следом слуга, наряженный татарчонком. Такое одеяние было экзотичным для Могилева тех лет. В то время город еще жил воспоминаниями о Речи Посполитой. Местные дворяне одевались в так называемый «сарматский строй» – одежду, характерную для шляхты конца XVII – XVIII веков, и больше знали А.Мицкевича, нежели Пушкина. А увидев эксцентричного гостя, назвали его просто сумасшедшим. Большая часть мещан трудилась, торговала и ей было не до поэта. Чиновники и большинство офицеров губернского центра, верные царю и отечеству, проигнорировали приезд А. Пушкина. И только незначительное количество офицеров местного гарнизона, узнав о приезде Александра Сергеевича, подготовили поэту торжественную встречу – закатили пирушку, которая продолжалась до четырех часов утра. Во время этого вечера поэт читал стихи, многие из которых являлись импровизацией. К сожалению, ничего не сохранилось от почтовой станции, куда прибыл А.Пушкин, не уцелело и здание губернской почтовой конторы, куда он мог придти отметить свою подорожную. Кстати, регулярная почта появилась в Могилеве еще во времена Речи Посполитой. Например, с 1667 года через город проходил обмен корреспонденцией с Московской державою по маршруту Вильня – Минск – Смоленск – Москва. Сохранившиеся дома в старой части города несут на себе отпечаток тени великого поэта.
Позволим себе предположить, на что мог обратить внимание поэт, прогуливаясь по Могилеву. На центральной улице города он мог зайти в Иосифский кафедральный собор, один из первых памятников классицизма на Беларуси. Безусловно, это здание, ансамбль соборной площади могли впечатлить А.Пушкина. Он мог зайти внутрь. Тем более, что знал: иконы для собора писал знакомый ему известный художник-портретист В. Боровиковский [104; 63].
Александр Сергеевич отмечал, что православные храмы Могилева не похожи на аналогичные сооружения в центральной части России. Это закономерно, ибо город носил на себе отпечаток европейскости. Великий поэт так и не смог побывать в Европе; Восточная Беларусь была для него территорией, которая несколько столетий развивалась в общеевропейском русле. Православные церкви города являлись образцами Могилевской школы зодчества – местные мастера умело и творчески сочетали византийские традиции с влиянием западноевропейского искусства. До нынешних дней уцелел, к сожалению, лишь один из памятников, построенных в этом стиле – Никольская церковь, мимо которой, как минимум дважды, проезжал поэт.
Судить о впечатлениях, которые оставило у Александра Сергеевича посещение Могилева, путешествие по восточно-белорусским землям, мы можем не из документальных источников, а лишь опосредованно, исходя из творчества поэта. Думается, не случайно в 1835 году, после того, как в Санкт-Петербурге вышел двухтомник произведений Могилевского архиепископа Георгия Конисского, Пушкин пишет и публикует в журнале «Современник» рецензию, в которой, высоко оценивая деятельность и творческое наследие архиепископа, называет его «самым достопамятным человеком XVIII столетия». Вероятно, будучи в Могилеве, Пушкин слышал рассказы об этом уникальном человеке. Мог зайти в один из красивейших соборов города – Спасский, где в правом приделе стоял гроб с нетленными останками святителя. В 1825 году поэт пишет свою самую знаменитую трагедию «Борис Годунов». Там есть такой персонаж – чернец Варлаам. В его речи много фраз, присказок, характерных слов из белорусского языка: «выпьем же чарочку за шинкарочку», «пей, да про себя разумей». Официально считается, что Пушкин эту словесную музыку перенял у своего управляющего – белоруса Пеньковского. Однако с таким же успехом можно предположить, что во время путешествия слышал он эти высказывания на Могилевской земле, запомнил и использовал в своем творчестве [63; 104].
Не стоит забывать и о том, что как раз в это время А.С. Пушкин активно работал над материалами о Петре I. Проезжая рядом с белорусской деревней Лесная, он вспомнил сражение, которое Пётр называл «прообразом Полтавской битвы». Осматривая места боёв Северной войны, Александр Сергеевич, без сомнения, получил массу впечатлений, которые использовал потом в своей работе.
На Могилевщине, в частности в нашем городе, мог поэт найти поддержку своим демократическим взглядам. Особенно при знакомстве с уникальной системой самоуправления, очерченной Магдебургским правом, – демократическим устройством общества в городах былых белорусских земель, в одночасье сменившимся жесткой системой самодержавия. Возможно, во время своей встречи с офицерами, которые были расквартированы в Могилеве, Пушкин встречался и с будущими декабристами. Утверждать либо опровергать это можно с одинаковой долей уверенности. Однако поэт мог прогуливаться мимо коллегиума иезуитов (среди воспитанников которых многие были на Дворцовой площади в декабре 1825 года), не подозревая, что в самом скором времени здесь будут допрашивать близких ему по духу людей [63; 104].
По свидетельствам современников, А.С.Пушкин не раз заявлял, что Могилев ему понравился. Особенно впечатлила архитектура, одежда жителей города, то, как они разговаривали (свою и чужую «мать» на улицах не поминали). Все это свидетельствует о том, что могилевцам было чем гордиться перед петербуржцами.
Издавна одной из самых тяжелых и нелюбимых состоятельными могилевчанами повинностей была повинность квартирная. Горожане вынуждены были тесниться, предоставляя часть жилья для державных нужд, присматривать за не очень желанными гостями, ожидая от них в любой момент какой-нибудь беды. Особенно тяжелой эта повинность стала в первой половине XIX века в связи с прохождением войск во время наполеоновских войн и размещением после их окончания в Могилеве Главной квартиры 1-й русской армии.
Постой регламентировали еще в марте и июле 1808 года предписания Министра внутренних дел. Для справедливого размещения войск в Могилеве существовала специальная квартирная комиссия, но должного порядка не было. Богатые горожане стремились откупиться от постоя, а на деятельность комиссии потоком шли жалобы. Многие горожане не желали принимать на постой военных, несмотря на то, что часто офицеры ремонтировали квартиры, делали пристройки, доплачивали до 300 руб. в год за занятие лишней жилплощади.
Могилевский гражданский губернатор подписал в ноябре 1822 года предписание могилевской квартирной комиссии, в котором указал на «неуравнительность сей повинности для обывателей» и беспорядки в назначении квартир. В документе особо указывается «на необходимость размещения квартирантов со всей возможностью уравнительно между христианскими и еврейскими обывателями» и запрещение сбора денег за освобождение от постоя.
Несмотря на заверения губернатора в ноябре 1823, что больше жалоб в связи с постоем войск до него не доходило, в канцелярии генерал-губернатора такие жалобы, как христиан, так и евреев, фиксировали. Так, в октябре 1823 года генерал-губернатор предписывает могилевскому гражданскому губернатору отреагировать на жалобу Зусмана Брачковского на «обременение» его постоем. В ходе разбирательства выяснилось, что Брачковский имел на ул. Красной дом с 14-ю комнатами, в связи с чем комиссия выделила в нем трем обер-офицерам по комнате. Комиссия считала, что этого достаточно, но в случае, если обер-офицеры заняли больше комнат, чем им было предписано, снимала с себя всякую ответственность. Долгая переписка всех инстанций привела к тому, что в 1824 году Зусману Брачковскому все же удалось добиться освобождения от «натурального военного постоя» при уплате деньгами 300 руб. в год.
В сентябре 1823 года уже Министру внутренних дел Санкт-Петербурга жаловался «белорусско-могилевский» мещанин Носон Шиманович Берлин на обременение его дома двойным воинским постоем. Разбирательство по инстанциям показало, что ротмистр в доме Берлина занимал весь верхний этаж в 3 комнаты, кухню внизу и в большом сарае сделал конюшню для своих лошадей. После вступления в Могилев дополнительных военных частей комиссия постановила вселить в дом еще и полковника, да еще в комнаты, которые раньше снимались «частным образом». Носон Шиманович просил «по мере справедливости» разрешить его вопрос. Жалоба была признана справедливой, но сразу выселить офицеров оказалось делом непростым. В 1824 году поступили прямые указания губернатора освободить дом от постояльцев.
Дело, правда, на этом не закончилось. Через 4 года «белорусско-могилевский» мещанин снова жалуется в столицу на несправедливость воинского постоя. Новое углубленное разбирательство показало, что жаловаться Берлин начал еще в 1819 году. Его то освобождали от натурального постоя за плату, то вновь заселяли в дом военных. Многие решения не выполнялись. Это было связано, кроме прочего, с тем, что «бедный» мещанин имел 2 дома: один деревянный, а другой каменный. Жалобы Носона Шимановича, видимо, так «достали» чиновников, что они в 1829 году напрямую предписывают Берлину «жалобы прекратить». Эти дела были довольно типичными для того времени.
После войны 1812 г. политика императора Александра стала еще менее либеральной, в том числе по отношению к евреям Российской империи. Это имело далеко идущие последствия как для евреев нашего края, так и для развития города. В 1819 г. евреям было запрещено пользоваться крестьянским трудом, в 1820 г. – нанимать христианскую прислугу. В 1823 году последовал высочайший указ о запрещении к 1824 году евреям иметь винные промыслы, содержать аренды и почты, а к 1825 году предписывалось переселить всех евреев в города и местечки. К январю 1824 года было изгнано из деревень Беларуси около 20 тысяч евреев. По донесению министра внутренних дел «от чрезмерного скопления их (евреев) по домам у своих собратий, а равно от нечистоты и крайней бедности появились между ними болезни, истребившие значительное их число». Квартирная проблема в Могилеве обострилась еще и тем, что в городе разместилась Главная квартира 1-й русской армии.
Переселение евреев 1823-24 гг. имело многие черты массовой кампании. Идеологическим прикрытием служило то, что евреи были будто бы виновны в бедственном положении экономики, в пьянстве крестьян. Вся операция проходила в сжатые сроки, без необходимой подготовки, под контролем чиновников и с грубыми нарушениями своих же инструкций на местах. Евреи из деревень, по признанию Могилевского вице-губернатора, подолгу не получали участки под строительство домов или им выделяли землю, уже занятую постройками, огородами местных жителей, что, естественно, создавало конфликтные ситуации. Аналогичное положение было и в других частях Могилевской губернии.
Для уменьшения перенасыщенности городов еврейским населением правительство поощряло переселение их из Беларуси в Новороссийский край (Причерноморье). Переехавшим в 1822 году государственное казначейство отпускало денежную помощь на первоначальное обзаведение хозяйством. Но брать эти расходы на себя правительство не хотело, а бедствующая еврейская община не могла. Так, около 50 семей из Могилевской губернии обратились к правительству с ходатайством о переселении их хоть куда-нибудь, где они смогут заняться хлебопашеством. Но из-за нежелания российской казны «раскошелиться» все остались на своих местах [43].
«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Руководствуясь этим принципом, власти решили, что каждой еврейской семье, переселившейся в Новороссийский край, еврейская община, к которой принадлежали переселенцы, должна выплатить 250 руб. из своих собственных средств. Кагалы Могилевской и Витебской губерний должны были сами поощрять переселение и не требовать за это компенсации из казны.
Такие выплаты делали еврейские общества Бабинович, Копыся, Могилева, Мстиславля, Орши, Суража, Чаус, Черикова, Шклова и других городов и местечек. Деньги должны были выделяться кагалами после поступления подтверждений из Новороссии о прибытии еврейских семей. Лишних доходов у евреев, оставшихся в Беларуси, не было. Ведомости о поступлении средств, несмотря на предписание губернских властей, поступали с опозданием и не в полном объеме. Их приходилось «выбивать» даже через суды. Как обычно, сопротивлялся Шкловский кагал, который предлагал вместо 8000 руб. различные варианты взаимозачетов по причине продолжающегося несколько лет неурожая.
Всего до 1826 года из Новороссии поступили документы о переселении 420 семейств из губернии. При этом каждая шестая семья выехала из могилевского повета. Казенная палата докладывала генерал-губернатору о платежах по Могилеву и уезду в сумме 17289 руб.69 коп., по Чаусам – 5750 руб., Черикову – 4000 руб., Мстиславлю – 4750 руб., Шклову – 8250 руб., а всего на 92834 руб.69коп. Относительно небольшие масштабы переселения за границы края не могли в условиях массового изгнания евреев из деревень существенно улучшить положение в Беларуси.
О ситуации в местах проживания переселенцев из деревень свидетельствуют события вокруг Буйничского прикагалка. Евреи местечка Буйничи, современного пригорода Могилева, ссылаясь на разорение 1812 года и невозможность «иметь поддержку от деятельствовавших по селениям и деревням евреев к тому кагалу по ревизии записанных», жаловались в 1829 году генерал-губернатору на невозможность уплаты податей из-за собственного крайнего обеднения. К тому же в Буйничах появилось много переселенцев, которые покупали себе дома, искали занятия и «тем лишили последнего промысла настоящих жителей» местечка. Другими словами, обостряли конкуренцию и, кроме того, не желали платить кагальных повинностей . Кагальные члены просили дать им право раскладывать некоторые казенные подати на всех жителей Буйнич и учредить подобно другим местам коробочный сбор от кошерной говядины на плату казенных податей.
Могилевское губернское правление специально рассматривало ситуацию в Буйничах и нашло еврейское население в «таком бедственном состоянии», что некоторые семьи переселились в другие города и местечки. Тем не менее раскладку прикагалка в платеж казенной «подати за бедных евреев» на всех евреев, проживающих в Буйничах, правление не утвердило. В расклад попали как переселенцы евреи, не приписанные ни к какому кагалу и уклоняющиеся от всех повинностей, так и приписанные к другим кагалам, в том числе и к Рогачевскому, и к Могилевскому, которые к тому же жили не в самих Буйничах, а возле них. Последние, естественно, подати платили в своих кагалах. Буйницкому прикагалку было запрещено перекладывать повинности на «не подведомственных ему евреев», а предложения прикагалка предлагалось рассмотреть по закону.
Таким образом, реально российские власти переселение евреев производили за счет самих евреев и почти не реагировали на их просьбы и крики о помощи. Но самое печальное, что все эти бедствия не привели к результату, стремление к которому было вроде бы отправной точкой переселения – поднятию уровня жизни крестьян и прекращению их пьянства. Это через десяток лет признал и департамент законов Госсовета, заявив, что изгнание «разорило евреев, и отнюдь не видно, чтобы улучшило от этого состояние поселян» [43].
Переселение евреев в города обострило конкуренцию среди купцов и ремесленников. Поскольку у представителей еврейской общины не было возможности поменять место жительства, то они для борьбы с конкурентами предлагали более низкие цены и, в конце концов, подорвали городской бизнес христиан. Евреи практически заняли эти ниши. Со временем это привело к увеличению числа евреев среди жителей Могилева, резко изменило национальную городскую структуру. В результате такой политики евреи к концу XIX в. составляли уже половину городского населения Могилевщины.
После подавления в декабре 1825 года восстания на Сенатской площади С.Петербурга и выступления Черниговского полка в Тульчине царское правительство предприняло жесткие репрессии по отношению ко всем участникам заговора. Для суда над офицерами и дворянами, которые имели отношение к декабристам, кроме верховного уголовного суда под руководством самого царя, были созданы военные суды.
В Могилеве, в здании штаба 1-ой российской армии, заседал военный суд. В подземельях бывшего иезуитского коллегиума (ныне здание по улице Первомайской, д. 6, музей этнографии) побывало около 70 человек, имевших отношение к движению декабристов. Это здание единственное на Беларуси непосредственно связанное с судьбами декабристов.
В начале 1826 года через Могилев были проконвоированы с юга России более 40 офицеров по подозрению в участии в движении декабристов. Часть из них допрашивалась в нашем городе. С Могилевом связаны трагические страницы жизни декабристов: П.И.Пестеля (руководитель «Южного общества»), Николая и Александра Раевских (сыновья героя Салтановской битвы и ее участники), М.П.Бестужева-Рюмина, С.И.Муравьева-Апостола (участника освобождения Могилева от французов в ноябре 1812 года), М.И.Муравьева-Апостола, А.Муравьева, И.И.Муравьева-Апостола, А.Д.Кузьмина и др. Многие из них были казнены.
В 1825 году в городе действовала Могилевская управа Северного общества декабристов, в которую входили: П.П.Титов, В.А.Мусин-Пушкин, Ф.Л.Бреверн, А.Н.Гвоздев, А.А.Жемчужников [79; 127].
В 1827 г. Николай I подписал указ о «рекрутской повинности». Принципиально новым в нем было то, что теперь в рекруты стали призывать не только христиан, но и иудеев. Если раньше евреи, как и российское купечество, могли откупаться от набора особым сбором в 500 руб. с рекрута, то теперь последних брали в обязательном порядке. Целью нововведения было как «уравнивание» евреев с другими народами, так и «исправление» их иудейской религиозности. Власти надеялись, что длительная оторванность от родной среды приведет многих евреев в ряды христианства. Срок службы рекрута составлял с 1793 г. – 25 лет, а с 1834 г. – 20 лет. Брали в них молодых здоровых мужчин в возрасте от 19 до 35 лет.
В ХІХ в. российские власти остерегались обращения христиан в «еврейскую религию» и в то же время сами способствовали обращению евреев в православную веру. Последнее, в свою очередь, не могло не беспокоить иудеев и вызывало их сопротивление. Дело Хаима Стекольщикова иллюстрирует, как общие тенденции преломлялись в жизни конкретного человека.
Шкловский еврей Хаим Стекольщиков осенью 1827 года находился у рославльского протоиерея Леонтия Солнцева, где изучал христианские догматы и готовился к принятию православия. Однако вскоре он оказался «представлен в рекруты» шкловским кагалом и 25 ноября «...взят тамошним (рославльским – авт.) городничим и предан жидам для отдачи в рекруты...».
По жалобам рославльских православных началось следствие, которое продолжалось до осени 1828 г. В ходе его выяснилось, что шкловские евреи подали прошение Смоленскому губернатору, в котором обвинили Стекольщикова в желании уклониться от рекрутской повинности, для чего последний и объявил о намерении «принять Грекороссийское исповедание». Тем не менее прошение кагала было удовлетворено, и в соответствии с указом Смоленского губернского правления рославльский городничий передал Стекольщикова, как беглого, в руки шкловского еврея Фолковича.
Сохранилось объяснение этих событий самим городничим, в котором тот сообщает, что «..ноября 25-го числа по утру» к нему на квартиру явился еврей Фолкович с запечатанным конвертом. В нем находился указ к городничему и копия просьбы, написанной им и поданной «Его превосходительству Господину Смоленскому Гражданскому Губернатору». В копии указывалось на предписание Могилевского земского суда «на взятие означенного Стекольщикова» и необходимость «недопущения оного еврея к принятию Греческого исповедания ныне, дабы от сего не мог он избежать отдачи в рекруты, предоставляя однако ему намерение свое исполнить тогда, когда он будет приинят в военную службу...»
В соответствии с указом губернского правления и требованиями действовать при поимке беглых «скоро и без огласки», чтобы сбежавший не мог скрыться, городничий отправил квартального надзирателя к протоирею Солнцеву и приказал доставить Стекольщикова немедленно. Но «...употреблять обман и сказать, что его хочет видеть какой-то помещик, я не имел никакой надобности и сего квартальному... не приказывал»,– писал глава города. Городничий, выяснив что вида на жительство за чертой оседлости у Стекольщикова нет, приказал квартальному передать его еврею Фолковичу и взять с последнего расписку. Не успел квартальный принести расписку, как в полицию явился протоиерей Солнцев «в страшном азарте», предъявил указ из Смоленской духовной консистории с разрешением крестить Стекольщикова. Но попытки задержать евреев в городе или догнать их по дороге оказались безуспешными. Фолковича вместе с «беглецом» уже не оказалось в пределах уезда.
«Скоропостижное изъятие» будущего христианина вызвало несколько жалоб протоиерея и помещиков, которые помогали склонить Хаима в истинную веру. Следствие приняло нешуточный характер. Квартальный допрашивался по всем правилам. Допрошен был и портной – еврей из Рославля Ицка Хозяков, у которого Хаим работал подмастерьем. На время следствия Могилевское губернское правление предложило нижнему суду забрать Стекольщикова у шкловских евреев. Дело дошло до епископа Смоленского, генерал-губернатора, а потом и до «Его императорского величества Самодержца Всероссийского». В результате Хаим Янкель все же был окрещен под именем Лев.
Сегодня трудно однозначно утверждать, действительно ли Стекольщиков уклонялся от рекрутской повинности или утведился в истинности православной веры. В соответствии с рапортом Могилевского губернского правления, Хаим Янкель находился у Рославльского протоиерея по собственному желанию с 2 августа 1827 г., а указ о рекрутской повинности для евреев был подписан 26 августа. Правда, молва о нововведениях уже давно будоражила умы евреев, и принятие христианства могло стать для Стекольщикова самым эффективным способом уклонения от рекрутства. С другой стороны, кагалы, как мы уже видели, при наборе в рекруты стремились избавиться от «бедных родственников», не приносивших доходов, или инакомыслящих. Шкловский кагал мог подобным образом мстить Стекольщикову за желание перейти в православие и одновременно заполнить рекрутскую вакансию. Крещение Хаима Янкеля делает последнюю версию наиболее вероятной.
Дело имело и продолжение, ведь в ходе его выявилось нахождение евреев за чертой оседлости. Местному начальству было приказано евреев «согласно прежних предписаний... немедленно выслать из города и его весак» .
Российская власть проводила в XIX веке в Беларуси великодержавную национальную политику. Белорусов за особый народ власти вообще не считали. После антироссийского восстания 1830 – 1831 гг. резко усилилась политика русификации края. В 1839 г. было ликвидировано униатство. Многие костелы и католические монастыри были закрыты. Все обучение в школах было переведено на русский язык.
Во время восстания в мае 1831 г. впервые в Могилеве разразилась эпидемия «болезни никогда не слышной, так называемой холеры». В Могилеве умирало до 30 человек в день. Многие ученые связывают эпидемию холеры с извержением в 1815г. вулкана Тамбора на индонезийском острове Сумбава. Взрыв уменьшил высоту вулкана с 4300 до 2821 метра. Объем выбросов составлял 150 кубических километров рыхлых пород! Это крупнейшее в современной истории земли извержение способствовало образованию аэрозолей в атмосфере и неурожаям по всему миру. Именно в области Инда и Брахмапутры, где эта болезнь была известна многие столетия, она резко активизировалась и к 30-м годам добралась до Европы. Крупные эпидемии холеры в Могилеве были также в 1865, 1871, 1893 годах.
В 1832 г. город посетил император Николай І. Его проезд через Могилев был молниеносным, но он буквально взорвал спокойное течение жизни губернии. Сообщение о планируемом 4 сентября проезде императора поступило Могилевскому гражданскому губернатору Я.И. Боженову в конце августа. Предписывалось встречь «Его Величеству» не организовывать, а только поправить дороги, мосты, гати и т.д.
Несмотря на спокойный тон предписания вся губерния начала в бешенном темпе готовиться к приезду императора. Тысячи крестьян в уборочную пору были мобилизованы на ремонт дорог. На почтовые станции переводились кони, которых необходимо было иметь не менее 53-х на каждой. Их количество определялось тем, что вместе с императорской каретой ехало еще 8 экипажей, в которые запрягалось до 6 коней. Усложнило подготовку и то, что уже после отдачи первых распоряжений из депортамента полиции пришло новое распоряжение об изменении маршрута на участке от Могилева до Бобруйска. Могилевской городской думе предписывалось поставить на почтовую станцию «обывательских 10 троек из лучших с хорошей упряжью и благонадежными поводками». Пять троек обязаны были дать христиане города, и пять – еврейский кагал.
Сам проезд Николая I прошел гораздо спокойней, чем подготовка к нему. В 9 часов утра 4 сентября император в деревне Александрия Шкловского района «откушал чай». В полдень он прибыл в Могилев, где «при перемене около заставы лошадей осчасливил» губернатора «принятием всеподданнейшего рапорта о благополучном состоянии» губернии. Далее Николай I проследовал в Иосифскую Соборную церковь. Там его встретил епископ Могилевский и Витебский Гавриил, духовенство и чиновники города. После прочтения епископом «Ентении с провозглашением много лет Его Императорскому Величеству и всему августейшему дому соизволил отправиться в вожделенном здравии при народных возглашениях ура! В дальнейший путь по тракту к крепости Бобруйск».
В три часа Император прибыл в Быхов, где произошла одна осечка местных чиновников. К Николаю I с жалобой сумели обратиться местные крестьяне. После посещения Бобруйской крепости, царь через Рогачев, Чечерск и Белицу «счастливо проследовал» 6 сентября за границы Могилевской губернии.
Проезд государя был мгновенным, но губерня еще долго не могла «отойти» от него. Различные воеводства спорили о своем вкладе в подготовительные мероприятия и уровне материальных затрат. Казенная палата возвращала издержки… [3].
Полтора месяца 1839 года в Могилёве, из-за болезни находился наследник престола Великий князь Александр Николаевич (впоследствии Александр ІІ). За время болезни по его распоряжению могилёвцам в качестве милостыни было роздано 20 тыс. рублей.
Промышленная революция, которая началась в Европе и Америке, не обошла стороною и Беларусь. Один из первых в Беларуси мукомольных заводов с паровым двигателем был построен в Могилеве еще в 1841 г.
Определенную известность Могилеву в это время принесла деятельность Михаила Вронченко. В начале XIX века известный с глубокой древности полуостров Малая Азия был в географическом плане настоящим «белым листом». Турки не допускали представителей западных стран в свои внутренние владения. Открыл полуостров для европейцев уроженец Могилевщины М.П. Вронченко. Он родился в 1801 г. в древнем Копысе, учился в Могилевской мужской гимназии, продолжал свое образование в московском и Дерптском университетах и стал профессиональным военным геодезистом. Вронченко дослужился до чина генерала и в конце жизни даже занял пост Тифлисского генерал-губернатора. Хороший музыкант, известный переводчик произведений Байрона, Шекспира, Гете, Мицкевича, он приобрел широкую известность как географ и путешественник.
После русско-турецкой войны 1828 – 1829 гг. Россия и Турция заключили Ункер-Искелейский договор, по которому они стали союзниками. Михаилу Вронченко турецкие власти разрешили исследовать районы Малой Азии. В 1834 – 1836 гг. он прошел 11 тыс. километров по неизвестным для европейцев местам, описал озера, реки, горные хребты. А по возвращении в Россию издал книгу «Огляд Малой Азии в современном ее положении» (СПБ 1838, 1840) объемом более чем 600 страниц. Книга была настоящим новым словом в европейской географии.
Два века назад Российская империя была сильно централизованным государством, в котором все, даже мелкие вопросы, при определенном упорстве конфликтующих сторон решались на самом верху. Некоторые дела рассматривались 20, а то и 30 лет. В 1832 году началось разбирательство жалобы могилевского мещанина, Шахны Айзиковича Иофана, на губернское начальство за невыплату ему 550 руб., причитавшихся за починку городского острога в 1821 году. Жалоба стала отправным пунктом огромной переписки между всеми ветвями власти, продолжавшейся около 7 лет.
Еще в 1820 году была составлена смета на починку Могилевского острога на сумму 1495 руб., после чего на торгах последнюю сумму в 1486 руб.50 коп. назвал еврей Гирша Гуревич, с которым и был заключен контракт на ремонт. Гирша взял в товарищи Шахно Иофана, они организовали необходимые работы, за которые частями в 1820 – 1822 годах получали деньги. Шахно Иофан утверждал, что он недополучил 550 руб. В ходе расследования выяснилось, что в городской расходной книге есть подчищенные места, где «одной рукой расписано получение 1100 руб.». В пробеле по подчищенному бледными чернилами подведена черта и под оною темными чернилами написано с подписью Шахно Айзиковича Иофана 550 руб. получил». Последнее обстоятельство стало превращать Иофана из обвинителя в обвиняемого.
Дело перешло в Могилевскую палату уголовного суда. Гирша Гуревич подтвердил получение Иофаном 1100 руб. и указал, что последний до сих пор не расплатился с ним из этих денег. Опрашивали и членов городского магистрата, и хранителей думских книг. Губернское правление было настроено весьма решительно, но герой этой истории не сдавался, писал жалобы и даже добился у вышестоящих инстанций разрешение на получение 550 руб., которое, впрочем, городские власти не выполнили.
Весной 1839 года Могилевская палата уголовного суда признала Иофана виновным в подчистке расходной книги и приговорила сослать его в Сибирь на поселение, но в связи с Манифестом 1826 г. решила оставить его в обществе. Членов могилевской городской думы за беспорядки было решено не наказывать в связи с этим же манифестом, а спор Гуревича и Иофана решить между собой. За время расследования у Иофана испортились отношения с другими евреями, его сын жаловался на притеснения с их стороны. В связи с этой жалобой было решено поручить собранию Могилевского еврейского кагала решить, оставлять ли Иофана в обществе или все же отправить в Сибирь. Могилевской полиции предписывалось выполнить любое решение, которое примет кагал.
Только через семь лет рассмотрение дела подошло к финалу. Такой срок не должен удивлять современного читателя. Если учесть неповоротливость бюрократической машины России, неразвитость дорожной сети и связи, другой темп жизни в конце концов, то семь лет покажутся не таким уж большим сроком. Все бумаги 1839 года пронизаны общим желанием и конкретными указаниями побыстрее закончить это дело. «Канитель» всем уже порядком надоела.
В июле 1839 года в ответ на очередную жалобу Иофана поступил указ сената, в котором подчеркивалось, что никаких новых доказательств по делу не представлено и решение зависит только от суда. Попутно с просителя взыскали за бумагу, «употребленную в Сенате по сему производству», и гербовые пошлины. Сенат в этом указе подвел черту и еще под одним делом, инициированном Шахны Иофаном,– о недоплате ему за поставленные городу дрова. Это дело еще указом Сената от октября 1832 года и апреля 1833 было решено в его пользу. Но его дополнительные претензии на собственность бывших членов городской думы были отвергнуты.
В 1830-е годы среди образованных евреев России определенную реакцию и даже публичное опровержение вызвало издание книги О.Темкина «Путь очищенный к познанию истиной веры». Написание этого сочинения непосредственно связано с историей Могилёвщины и её евреев.
Еврей Ошер Темкин, Могилёвской губернии белицкий мещанин, проживавший определенное время в местечке Яновичи Суражского уезда Витебской губернии и городе Могилёве, много путешествовал, читал, беседовал с раввинами. В результате своих духовных поисков он, «выяснив заблуждения евреев», убедился в «истинности православия» и решил написать книгу на эту тему. Такое стремление было с восторгом принято многими православными священниками. После того как из Янович Темкин в 1832 году прибыл в Могилёв и изложил Гаврилину, епископу Могилёвскому, своё намерение, последний посуществу принял его под своё покровительство. О таком же покровительстве Тёмкину просил он в секретном послании и генерал-губернатора. В Яновичи с секретной миссией был направлен витебский губернский регистратор. Надо отметить, что меры предосторожности не были лишними. Кагалы через суд еврейской общины «Бетдин» могли приговорить отступника даже к смертной казни.
Идея написания книги о «еврейских заблуждениях» тем не менее не сразу была принята местными властями. Генерал-губернатор захотел выяснить, насколько тверда уверенность Темкина в истинности христианской религии, и поручил проверить еврея. Огромную, а возможно и решающую поддержку Ошару оказал епископ Могилёвский Гавриил. Он неоднократно обращался и в церковные и в самые высшие светские инстанции с предложениями поддержать Темкина в его начинании, доказывал, что особенно полезно это сочинение будет для евреев, как уже принявших христианскую веру, «для большего их утверждения в оной», так и изъявлявших желание принять. «Хотя число принявших и изъявляющих желание на принятие христианской веры евреев незначительно, но, по словам Спасителя, радость бывает на небеси и о едином заблудшем обращающемся и присоединяющемся к стаду Христову».
Поддерживаемый православным духовенством и чиновниками Темкин под руководством протоирея Ремизова продолжал учиться «тайнам Религии Христианской, приобщая к ним своё семейство, состоявшее из жены, пятерых сыновей и двух дочерей, завершая свою работу над книгой». В конце концов о сочинении Темкина было доложено Государю и он одобрил начинание. Да и как было не одобрить, если в некоторых обращениях дело подавалось уже так: «В дни благословенного царствования Великого Императорского Величества явилось чудное ознаменование благодарности Господней на одном из обитателей еврейского племени в стране белорусской?» Император высочайше повелел: издать сочинение на еврейском языке и в переводе на русский за счёт казны; раздать необходимое число духовенству западных губерний, остальное продать» «за самую деловую цену в пользу Темкина»; отпустить ему сверх 700 рублей выделеных ещё 1000 рублей; Министру народного просвещения сообщить, может ли Темкин быть определён цензором книг еврейского закона.
В 1834 году Ошер Темкин был окрещен в православие. Его сочинение поддержал, исправлял и редактировал придворный протоирей Павский. В 1835 году оно было издано отдельной книгой объёмом 163 страницы в типографии Академии наук. В послесловии книги автор просил извинения за некоторые недоработки, причину которых он объяснял тем, что «бумаги сии принуждён был скрывать в подкопах земных, и в разселинах каменных, ибо опасался я, чтобы кто не узнал сего, и чтобы не подвергнуться мне за это смерти...». Издание имело определенный успех в среде православных священников, но назначение Темкина цензором, которого он так желал, не состоялось; несмотря на то, что в начале ХIХ века в России насчитывалось 16 еврейских типографий, из которых 4 – дубровенская, копысская, могилевская и шкловская – находились в Могилевской губернии, свободной ставки цензора для Ошера (Егора) так и не нашлось.
С конца XVIII века на территории Беларуси в военных и почтовых целях ускоренно проводилась реконструкция дорог. Тракты обсаживались со времени Екатерины II в два ряда березами. Поэтому и сегодня многие дороги, построенные в XIX веке, называются «екатерининскими». Шло строительство почтовых станций трех типов, ставились верстовые столбы. Через Могилев проходил Константинопольский тракт, который вел в Османскую империю.
В 1833 году разгорелся спор между христианской и еврейской общинами Луполовского предместья Могилева из-за исполнения дорожной повинности. Дороги в это время ремонтировались и содержались общинами городов, местечек, сел и деревень. Дорожная повинность была одной из многих, возложенных властями на население Российской империи. Христиане Могилева в начале 30-х годов XIX века содержали участок Чаусской дороги и 33,5 сажени Шкловской дороги, начиная от Шкловской заставы, а евреи – Быховскую, Черниговскую и оставшуюся часть Шкловской дороги. За христианами Луполова была закреплена Чаусская, а за евреями – Черниговская дороги. Луполовские евреи считали, что по «качеству земли и грунта» им досталось в 4 раза больше работы, чем христианам, и жаловались гражданскому губернатору. Но изменить мнение властей было трудно. Полицмейстер Могилева докладывал губернатору, что все справедливо, ибо христианских душ в Могилеве 1839, а еврейских – 2674. Разделение дорог произведено по количеству душ, притом, что характер грунта на «еврейских» дорогах твердый. Заметим, что такое превосходство в количестве «еврейских душ» не означает такого же – в 1,5 раза – превышения еврейского населения в городе, ведь среди христиан было достаточно большое количество высшего сословия, не отягощенного подобными повинностями .
В середине XIX века через наш город были проведены дороги нового типа, которые более надежно соединили его с другими городами. Дороги имели правильно спланированное полотно, обочины, кюветы. На них посередине устраивалось покрытие из щебня шириною 5,25 м (2,5 сажени); такие дороги в честь их создателя назывались «макадамами». В 1849 г. открылось движение по шоссе Могилев – Витебск, а в 1851 г. – Могилев – Довск. Это были участки Белорусского тракта Санкт-Петербург – Киев. В 1850 г. завершилось строительство шоссе Могилев – Бобруйск, а в 1851 г.– Московского тракта через Кричев – Довск – Бобруйск – Слуцк. Тракты обсаживались в два ряда березами, вдоль их устанавливались верстовые столбы круглого сечения и высотою 3 м (4,125 аршина) по образцовому чертежу 1857 года. Для удобства использования издавались «паштовые дорожники» – справочники с указанием маршрутов, расстояний и названий станций, количества лошадей при них (это были предвестники атласов автомобильных дорог).
Значительно замедляло движение транспорта по дорогам водная переправа. Еще в 1826 г. был поставлен мост через могилевскую речку Струшню, в 1835 г. был выполнен проект и вскоре построен мост через Дубровенку. А вот через Днепр по-прежнему существовала только паромная переправа. Многолетние усилия начальника отдела XI (могилевского) округа путей сообщения Николая Ястребского дали результат только в 1860 г. Зато возведенный мост оказался красавцем. 190-метровая конструкция имела 8 пролетов. Опоры и быки ее были сделаны на деревянных полях. Мост стал украшением города и значительно облегчил жизнь горожан. Правда, во второй половине XIX века наблюдался упадок в развитии дорожной сети. На первое место выходит строительство железных дорог. Только в ХХ веке, в связи с развитием автомобильного транспорта, значение дорог вновь резко возросло. В 1928 – 1932 гг. была построена дорога Минск – Могилев, а в другой половине столетия проведена реконструкция старых трактов.
В XIX столетии, как и ныне, наибольшей бедой для могилевских мещан была водка. Как отмечал губернатор А. Дембовецкий, «главным недостатком общества было пьянство», во время которого хозяевами пропивались большие суммы денег: «У меня і каровы, у меня і свіней многа, толькі Стэхван (муж Степан) гарэлку пье, жыць не дае», – говорила когда-то одна из могилевских хозяек. К ее горьким словам и сейчас может присоединиться не одна женщина.
Безусловно, пили в Могилеве и раньше – в средневековье. Из напитков широко употребляли сбитни, кисели, квас и алкогольные – мед, пиво, водку. Водка могла быть простой и «аквавитовой». «Аквавитовка» (в переводе с латыни – вода жизни) – это водка, настоянная на анисе и еще один раз перегнанная через аппарат. Пили могилевцы обыкновенно и во время проведения каких-либо работ, и во время праздников. Не оставались в стороне и городские власти: наливали всем, кто выполнял даже мелкие работы по заказу городского магистрата. Бригада мастеров, строившая каменное здание купеческого дома, за 2,5 месяца 1683 года выпила «8 ведер и 1 гарнец горелки», которые им давала администрация купеческого дома, чтобы те «в сухую» не обедали. По праздникам пили в основном «цэхавай браціяй». Участники праздничной попойки обязаны были не напиваться, не разливать мед, не ссориться, нельзя было непристойно выражаться, входить в дом, где происходило празднование, с оружием, спорить из-за места за столом. Все ссоры и споры решались «браццямі» и цеховым старшиной и не подлежали никакому другому суду – ни духовному, ни светскому.
До нашего времени история сохранила ряд рецептов алкогольных напитков первой половины XIX века, которые могилевцы приготавливали для домашнего употребления.
Большое внимание уделялось приготовлению спирта. Однако, учитывая государственную монополию, не будем читателей подводить под статью, сообщая технологию прошлого столетия. В данных условиях она сильно не изменилась и до наших дней.
Водка разделялась на «светлую прозрачную» и на «гарэлки цёмнага колеру». Первая более или менее, в зависимости от качества, нам знакома. Вторую приготавливали следующим образом: брали трижды перегнанный спирт, меньшей частью его, разведенной пополам с мягкой (кипяченой) водою, заливали приправы, которыми хотели затравить водку, и ставили в темном месте на время более десяти дней, в зависимости от твердости приправ. Если использовали бутоны цветов, то менее, а если шкурки плодов, то более. Например, апельсиновые должны мокнуть двенадцать дней, причем необходимо ежедневно их взбалтывать. Потом жидкость процеживали через полотно и прибавляли к ней столько чистого спирта, чтобы на каждые 2,8 литра спирта приходилось 2,1 литра воды, учитывая и то, что предназначалось для разведения сахарного сиропа, который добавляли в водку.
Известны рецепты приготовления миндалевки, крывавниковой или голубой, мелиссовки, кофейной, коричной (из корицы), апельсиновки, малиновки, англичанки, кардамоновки, клиновки, аировки, гвоздиковой, мятной, анисовой, лимоновки и других сортов водки.
Как бы украсили меню могилевских кафе и привлекли ценителей сорта водки, изготовленные по рецептам XIX века!
Крывавниковая или голубая. Когда крывавник (цветок) цветет, его цветки собирают, заполняют ими более половины куба и заливают водой до всплытия первых цветков. Перегоняют обычным способом. В лейку, через которую вода будет вытекать в бутылочку, кладут кусочек чистой ваты. На ней осядет что-то похожее на голубое растительное масло. Жидкость эту потом нужно вытиснуть в спирт, где вымачивают даже вату, пока с неё не выделится весь масляный экстракт, что придаст водке прекрасный голубой цвет, а также запах приятный и полезный, особенно для тех, кто болеет геморроем. Только нельзя сыпать много сахара, ибо тогда через несколько месяцев водка станет грязно-зеленой.
Миндалевка. Берут 8,4 литра спирта, дважды перегнанного, 2,8 литра кипяченой воды, 560 грамм горького миндаля – старого, прогорклого, очищенного и потолченного, 23 грамма корицы, 11 граммов гвоздики. Все дистиллируют в перегонном кубе (аппарате), потом добавляют на каждые 2,8 литра миндального спирта по 1,4 воды и 560 – 760 грамм сахара и заправляют водку. Кому пропорции показались большими, можете в соответственное количество раз их уменьшить.
Англичанка. В 2,8 литра спирта сыплют 70 граммов перца, грубо помолотого, несколько недель настаивают в тепле и перегоняют. Обязательно нужно лишь соблюсти пропорцию: 0,7 литра воды на 2,8 литра спирта.
Аировка. На 8,4 литра спирта – 2,8 литра воды, 140 граммов сухого аира (растение, растёт вдоль рек и озёр, наиболее популярное у православных на Троицу), а если он свежий, так в 1,5 или 2 раза больше, 5 граммов корицы, столько же кардамона, 11 граммов апельсиновых корок. Перегнать и заправить водку.
Наилучшая водка получалась из трижды (не более и не менее раз) перегнаной жидкости.
Не только бытовые, религиозные или хозяйственные вопросы волновали могилевчан в XIX столетия. Несмотря на то, что войны после 1812 г., обходили стороной территорию нашей страны, уроженцы Могилевской губернии участвовали во всех крупных военных компаниях, которые проводила Российская империя. Наши земляки проливали кровь и клали свои головы на непрекращающейся Кавказской войне. Помогали балканским славянам, во время многочисленныых войн с Турцией. Им приходилось участвовать в подавлении восстаний чеченцев, венгров, поляков и других порабощенных народов, в среднеазиацких походах и т.д.
Показательной в этом плане стала история Могилевского мушкетерского, с 1811 г. – пехотного полка. Это славное воинское соединение, как уже указывалось, было образовано в 1805 г. и участвовало в русско-прусско-французской войне 1806 – 1807 гг. Не успев отдохнуть, воины оказались на русско-шведской войне 1808 – 1809 гг. В 1812 г. полк отличился в Клястицких боях и во время проведения Березинской операции. В заграничных походах русской армии 1813 – 1814 гг. полку выпала честь участвовать в битве народов под Лейпцигом и в штурме Парижа. Во время русско-турецкой войны 1828 – 1829 гг. он осождал крепость Варна в Болгарии. Полк участвовал в удушении восстания 1830 – 1831 гг на территории бывшей Речи Посполитой и венгерской революции в 1848 – 1849 гг. Одной из самых славных страниц истории полка стало участие в Крымской войне 1853 – 1856 гг. Его воины сначала сражались в районе крепости Измаил, а в июле – августе 1855 г. участвовали в обороне Севастополя и в битве на реке Черная 16 августа 1855 г. Во время восстания 1863 – 1864 гг. полк действовал в районе польского города Радом. Последней крупной войной для солдат и офицеров полка стала Первая мировая. Они воевали на линии Крево – Любча, а в мае – июне 1916 г. участвовали в знаменитом Брусиловском прорыве.
Полк имел боевые отличия: знаки на шапки за отличие при Барсюр-Обе (1814 г.); Серебряные трубы за войну с Турцией (1828 – 1829 гг.) и усмирение Венгрии (1849 г.); поход за военные отличия в войне 1853 – 1856 гг. После Октябрьской революции по решению советского правительства полк был 1 марта 1918 г. расформирован.
Отмена крепостного права в 1861 г., буржуазные реформы 60-х годов в России стали мощнейшим импульсом для развития экономики региона. До конца XIX в. и сельское хозяйство, и промышленность Могилевщины сделали значительный шаг вперед. Освобождение крестьян от крепостного права и проведение правительством обязательной выкупной операции крестьянских наделов способствовали росту товарного производства и урожайности сельскохозяйственных культур. Резко ускорились темпы технического прогресса. Увеличилось применение машин, в том числе паровых, в экономике.
В начале ХХ в. фабрики и заводы уже давали около половины промышленной продукции. Развивалась пищевая, текстильная, кожевенная, а особенно быстро – деревообрабатывающая промышленность. По Днепру, Березине, Сожу стали регулярно ходить пароходы. Начали появляться новые учреждения культуры.
Очередное национально-освободительное восстание 1863 – 1864 гг. было поддержано и на Могилевщине, где отряд Звеждовского сумел с помощью студентов захватить уездный центр – г. Горки. Повстанцы выступали с лозунгом «За нашу и вашу свободу», желая и русскому народу свободы от самодержавия. В самом городе Могилеве, имевшем довольно большой военный гарнизон, дело не дошло до вооруженных столкновений. Тем не менее следствие проводило дознание по поводу самовольных отлучек во время восстания чиновников Могилевской казенной палаты и даже учащихся губернской гимназии. В Могилевской губернии следственные комиссии действовали в Орше, Горках, Черикове, Сенно и, конечно, в Могилеве. В 1864 г. в Могилеве при огромном стечении народа казнили руководителей восстания. Ужасное зрелище по замыслу организаторов должно было иметь устрашающее воздействие. Действительно, оно оставило сильный след в памяти могилевчан. Восставшие стали впоследствии примером для борьбы возрожденцев XX в., но поражение восстания вызвало новую волну русификации. В 1864 г. был закрыт Горы-Горецкий земледельческий институт. Опасаясь распространения революционной заразы в непокорном крае, который менее чем за столетие трижды поднимался на восстания, царское правительство так и не решилось открыть высшее учебное заведение ни в Могилеве, ни вообще в Беларуси.
Наиболее известным губернатором XIX в. безусловно стал Александр Станиславович Дембовецкий (см. приложение № 4). Он руководил Могилевской губернией более 20 лет – с 1872 по 1893 год. Его деятельность на этом посту была необычайно плодотворной. Как человек широкого кругозора, он стремился сделать свою губернию одной из самых процветающих в России, всячески способствовал открытию новых учебных заведений в ней, поддерживал многие творческие начинания нашей интеллигенции.
Он инициировал и редактировал коллективную научную работу «Опыт описания Могилевской губернии в исторических, физико-географических, этнографических, промышленных, сельскохозяйственных, лесных, учебных, медицинских и статистических отношениях», которая была издана в трех томах в 1882 – 1884 годах. В ней дана географическая, экономическая характеристика Могилевщины, подробно описана материальная и духовная культура жителей региона, памятники археологии, архитектуры, история его населенных пунктов.
В городах расширяется кирпичное строительство. Уже в середине XIX в. каждое третье строение в Могилеве было каменное. В 1886–1888 гг. в Могилеве было построено здание театра. Это стало знаменательным событием для города.
Существование специального театрального здания позволило наладить в Могилеве гастроли многих звезд российского театра того времени. Культурная жизнь Могилева еще более активизировалась. Ежегодно проводились гастроли украинских и московских театров, известных музыкальных групп. Работали в Могилеве товарищества любителей драмы.
Экономическое состояние театров было довольно трудное, хозяин драматических антреприз не мог содержать коллектив более двух сезонов, поскольку все было на самоуправлении, дотаций никаких не было. Только во второй половине XIX века в Могилеве сменилось 14 хозяев драматических антреприз, в таком же трудном положении были и театральные товарищества, работающие на кооперативной основе.
Но все же театральная жизнь продолжалась. С большим успехов на сцене Могилевского театра в 1888 году прошел спектакль по комедии Н. Гоголя «Ревизор» (антреприза Г. Деркача). Особенность трактовки образа Городничего (актер Е. Любов) заключалась в том, что это был скорее провинциал более позднего времени: мягко стелет, да твердо спать… В рецензиях отмечалось, что режиссер дал современную трактовку произведению.
Большой популярностью у зрителя пользовались произведения А. Островского, М. Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, А. Чехова, украинских драматургов И. Котляревского, Г. Квитки-Основьяненки, В. Дмитренко и др. Спектакли ставились украинскими труппами М. Старицкого, М. Крапивницкого, М. Садовского.
Часто на сцене драмтеатра в конце XIX в. выступали известные музыкальные коллективы и отдельные исполнители. В 1895 году в Могилеве с концертами выступал С. Рахманинов (вместе с итальянской скрипачкой Т. Туа) и др.
В это же время был основан Могилевский музей (1867), старейший из ныне существующих, открылся ряд новых учебных заведений: Могилевская центральная школа повитух (1865), Могилевская центральная фельдшерская школа (1875), Могилевское реальное училище (1885). Увеличилось число государственных и частных гимназий. С 1883 г. начал выходить журнал «Могилевские епархиальные ведомости».
В 1878 году инженер Герц и купец Волковский подписали с городской управой контракт на строительство водопровода. Все расходы взяли на себя подрядчики, за это водопровод являлся их собственностью до 1928 года. До этого могилевцы брали воду из колодцев и пользовались водою Днепра и Дубровенки. Ее катастрофически не хватало во время пожаров. Многие жители были вынуждены платить за воду конным водовозам по 20 коп. за 40-ведерную бочку. Сразу после пуска в 1879 г. с горожан стали удерживать за пользование водопроводом по одной копейке за каждые два ведра воды. Водозабор осуществлялся возле моста через Днепр (в принципе, это практически рядом с сегодняшним горводоканалом). Магистральные трубопроводы были проведены по Днепровскому проспекту (ул. Первомайская), по ул. Большая Садовая (ул.Ленинская), по Пожарной (ул. К. Либкнехта). Вначале из-за отсутствия очистных сооружений качество водопроводной воды было не всегда удовлетворительным. Практически это была обыкновенная вода из реки.
Могилевщина жила напряженной трудовой и несколько провинциально-патриархальной жизнью. Развитие экономики, определенный рост благосостояния, улучшение санитарных условий жизни и медицинского обслуживания содействовали быстрому – наиболее интенсивному за всю историю Беларуси – приросту населения нашего региона в конце XIX – начале ХХ вв. Однако экономические бури, политические и военные катаклизмы, стихийные бедствия также не обходили наш край. Они усиливались тием, что экономический рост не сопровождался необходимыми политическими реформами. Россия оставалась единственной крупной европейской страной, которая не имела своего парламента. Возникавшие проблемы своевременно не обсуждались и не решались. Реформы 60-х гг. не имели своего логического продолжения.
В конце XIX в. снова обострился аграрный вопрос. Все новые поколения крестьян вступали в самостоятельную жизнь. Могилевские крестьяне стали одними из самых малоземельных на Беларуси. В то же время около 40 % земли по-прежнему принадлежало помещикам. Все это, а также неразрешенность национального вопроса, отсутствие политических свобод в России приводило к образованию многочисленных нелегальных революционных кружков, организаций, а затем и партий.
Во второй половине XIX в. на Могилевщине активно действовали народнические организации. В 70-е годы гимназисты активно участвовали в деятельности народнического кружка в Могилеве. Подобный кружок существовал и в Горках. Такие наши земляки, как Г. Исаев, С. Кавалик, Н. Судзиловский стали известными деятелями народнического движения в России. Уроженец Кличевского района Игнат Гриневицкий 1 марта 1881 г. убил императора России Александра II.
После покушения на Императора народнические организации переживали продолжительный идейный и организационный кризис, который завершился созданием на их базе в 1902 г. партии социалистов-революционеров (эсэров). Она отстаивала интересы крестьянства и стала наиболее популярной революционной партией на Могилевщине.
Вынужден был эмигрировать из-за преследований полиции наш земляк народник - Н. Судзиловский. Человек, биография которого стала похожа на авантюрный роман, родился в г. Могилеве 3 (15) декабря 1850 г. в белорусской шляхетской семье. Отец мальчика был секретарем могилевской палаты гражданского и уголовного суда и смог дать детям неплохое образование. Николай учился в Могилевской мужской гимназии, потом в Киевском университете. Но вот уважения к господствовавшему в России режиму и его законам отец не смог привить своему сыну. Может быть, причиной было то, что мальчик с детства знал реальную справедливость приговоров суда, а может быть дух времени толкнул Николая на трудный революционный жизненный путь. Он участвовал в деятельности народнического кружка в Могилеве, возглавлял Киевскую студенческую коммуну, «ходил в народ» в Херсонской и Самарской губерниях и, чудом избежав ареста в 1874 г., оказался за границей.
Николай Судиловский не затерялся и вдали от Родины. Он стал одним из основателей социалистического движения в Румынии и Болгарии. Врач, философ, естествовед, публицист и революционер жил и работал в Швейцарии, Англии, Франции. На Гавайях он был избран в 1900 – 1901 гг. сенатором, а потом и президентом Сената и стал первым нашим земляком – руководителем страны. Американским властям не нравилась сепаратистская деятельность доктора из России. Н. Судзиловский был вынужден продолжить свое пожизненное путешествие. Он переезжает в Шанхай, а в 1905 г. в Японии помогает российским военнопленным русско-японской войны. Его помощь японским демократам не осталась незамеченной властями, и Николай Константинович оказался на Филиппинах, потом в Китае. Везде он занимается публицистической и научной деятельностью, оставляет о себе добрую память как врач. В конце жизни Судзиловский даже подумывал о возвращении на Родину, но принять большевизм так и не смог. 30 апреля 1930 г. окончился земной путь неутомимого путешественника из Могилева. Прервалось путешествие длинной в жизнь талантливого, неравнодушного и во многом загадочного человека, первого могилевца, возглавлявшего руководство отдельной страной.
С 1890-х начал наблюдаться рост забастовочной борьбы рабочих, которые были недовольны сравнительно низкими заработками, тяжелыми условиями жизни и труда. В 1898 г. бастовали кожевенники Могилева, в следующем году – рабочие стекольного завода в Быховском уезде.
В 90-х гг. XIX в. на территории Могилевской губернии появились первые социал-демократические кружки. В Могилеве из них создалась группа, которая выросла в 1899 г. в организацию из 80 человек. Наиболее влиятельными среди социал-демократических были организации БУНДа – всеобщего еврейского рабочего союза, что отражает факт преимущественно еврейского состава рабочего класса Могилевщины.
Литературная жизнь Могилева XIX века мало чем отличалась от подобной жизни всех тогдашних губернских городов. Интеллигенция имела довольно значительные библиотеки, налаживались своеобразные литературные салоны, где обсуждались новинки литературы. Известность городу давали некоторое время жившие там или посещавшие город русские писатели.
На рубеже XVIII-XIX веков город посетил Г. Державин, который приезжал с официальной миссией разбирательства жалоб местных евреев о нарушении законов налогообложения местными чиновниками. Это событие нашло отражение в повести современного белорусского писателя Вл. Мехова «Стародавняя гравюра». Интересно о Могилеве писал в «Походных записках русского офицера» И. Лажечников, дважды в городе останавливался А. Пушкин, проезжали через город Н. Гоголь, Т. Шевченко. Уже в первой половине XIX столетия появились в городе и собственно белорусские произведения. Это была известная поэма «Энеида наизнанку», которая была найдена в архиве Маньковского, работавшего долгое время советником в Могилеве, потом – вице-губернатором в Витебске. Он был человеком высокой культуры, знатоком русской и зарубежной литературы, что послужило основанием для Адама Киркора считать его автором «Энеиды». Сейчас известно, что автором ее является Викентий Равинский, уроженец Духовщинского уезда.
«Энеиду наизнанку» в первой половине XIX века считали одним из самых известных белорусских произведений. Сюжетом для него послужила травестация известной «Энеиды» Вергилия, но, в отличие от подобных произведений в русской и украинской литературах, – это самостоятельное оригинальное художественное творчество. В нем выразительно проявились демократичность мировоззрения и отношения к существующим государственным порядкам. Побывав во время войны с Наполеоном в Европе, В. Равинский категорически не воспринимал сущность крепостничества и выразительно показал это отношение в своем произведении. Образы богов в поэме приземлены, они воплощают худшие черты господ-крепостников. Такой выглядит Юнона, «баба злая», не вызывает симпатий и Нептун, который дубинкой заставляет работать ветры и т.д. Показав героев в таком неприглядном виде, автор утверждал, что эти не имеют морального права управлять иными. Именно поэтому «Энеида» пользовалась большой популярностью среди интеллигенции, мещан и просвещенных крестьян г. Могилева, которые это произведение знали наизусть.
В кругах интеллигенции города Могилева было известно и другое произведение подобного характера. Первым на него обратил внимание Е.Р.Романов, который в конце XIX века работал в Могилеве, вел историко-литературную страницу в «Могилевских губернских ведомостях». Мы имеем ввиду поэму тоже неизвестного тогда автора «Тарас на Парнасе».
Произведение было популярно в ХІХ в. Его рукописные списки были обнаружены в архивах многих литераторов, в том числе и у В. Дунина-Марцинкевича, что позднее сильно затруднило работу по установлению авторства. Действительно, поэме присуща определенная литературная утонченность, что свидетельствует и о таланте поэта, и о его хорошей ориентации в классической литературе, античной мифологии, русской словесности. Поэт использовал литературный прием – объединение фантастического и реального миров, – что дало выразительный художественный эффект. В результате необыкновенного случая полесовщик Тарас оказался во владениях богов; вместе со многими он поднимается на гору Парнас. Читатель понимает, что все спутники героя навсегда оставили этот бренный мир. Среди них Тарас узнает знаменитых русских литераторов: Пушкина, Лермонтова, Жуковского, а также их оппонентов Булгарина и Греча. Саркастическое замечание автора в адрес последних доносит нам атмосферу тогдашних литературных взаимоотношений в России. С демократических позиций писатель осуждает Булгарина и Греча за их открытое сотрудничество с царским режимом.
С Могилевом тесно связана и судьба В.И. Дунина-Марцинкевича. Уже упоминалось, что он воспитывался в семье С. Богуш-Сестранцевича, потому в детстве и юношестве хорошо запомнил все реалии жизни города начала XIX столетия. По каким-то причинам покинув Петербургский университет, В. Дунин-Марцинкевич всю свою остальную жизнь связал с Минской губернией, но в его произведениях постоянно отражалась жизнь Могилевщины. Именно в Могилеве он мог наблюдать перипетии впервые объявленного в России набора евреев в рекруты российской армии. Позже это нашло отражение в его либретто оперы «Рекрутский еврейский набор», которая была поставлена в Минске созданным им же театральным кружком (к сожалению, текст не сохранился).
Известность В. Дунину-Марцинкевичу принесла опера «Идиллия» («Сялянка»). Она была поставлена любительским театром, организатором которого был сам Дунин-Марцинкевич. Художник мечтал о гармоничном обществе. С позиций запоздалого просвещения Дунин-Марцинкевич рассуждал, что такое возможно совершить, если высшие слои общества повернутся к крестьянам, а те в свою очередь через учебу, труд и достойное поведение будут стремиться навстречу. Но в его время эта идея была утопической. К такому взаимопониманию и духовному содружеству не были готовы ни те, ни другие.
Подобный мотив звучит и в иных произведениях. Поэт утверждает жизненную устойчивость, трезвый ум, огромный духовный потенциал крестьян. Это явственно проявляется в стихотворных повестях «Вечерницы», «Купала», «Щаровские дожинки», «Былицы. Рассказы Наума», «Травица брат-сестрица». В каждом произведении выделены значительнее личности, всегда с достоинством выходящие из сложных ситуаций. Писатель поддерживает народный уклад жизни, подчеркивает высокие трудовые качества крестьянина, подтверждая это использованием народных преданий, легенд, исторических фактов.
Особо стоит сказать о его стихотворной повести «Гапон», созданной на материале жизни Могилева и его окрестностей. Сюжет произведения, как и многих других, несложен. Эконом, чтобы избавиться от соперника, обманным путем отдает его в рекруты. Его невеста Катерина, случайно повстречав свою госпожу, рассказывает о своих бедах. Воспитанная госпожа принимает самое искренне участие в судьбе бедной девушки, обучает ее грамоте. Гапон выслуживается до звания офицера, приезжает в Могилев за набором рекрутов. Узнает своего обидчика и справедливо определяет его в рекруты, уличив его в подлоге документов. Повесть завершается счастливым обручением Катерины и Гапона. Писатель еще раз подчеркнул, что если дать мужику необходимые возможности для получения знаний, то он может стать выдающиеся личностью.
Повесть знаменательна и тем, что в ней дано описание города Могилева:
У горадзе Магілёве,
Пры шырокім пры Дныпрэ,
Гудзіць – кабы шэршні ў дрэве,
Кіпіць – як бы у катле.
Там вуліцаю пан гоніць,
Каляска стралой ляціць,
«А хварысь, падзі!» – крычыць.
Тут сустрэнеш каламажку,
Вот конікі! глядзь! кругом
Гладкі – ляцяць уразмашку;
Гэта пэўне аканом.
Далі хвосць там на драбіне,
Конік, быццам рак, паўзе,
Згадаеш па кіслай міне,
Што пасэсара вязе.
А там хвурманак багата,
Маўляў грыбоў у бару;
Глядзіш! то нашага брата
Вязуць на службу цару.
Послереформенное творчество В. Дунина-Марцинкевича с Могилевом непосредственно не связано. Но поскольку юношеские годы его прошли в Могилеве, то и все его дальнейшее творчество имеет определенный интерес для краеведов.
События 1863 – 1864 годов внесли определенные коррективы в творчество писателя. Он активно поддерживал восстание, но, скорее всего, только в плане национального освобождения и определения самостоятельности. Социальная программа левицы его не совсем удовлетворяла. Тем не менее, он был под следствием, некоторое время даже вынужден был прятаться. За участие в восстании его дочь Камилу осудили на высылку в Сибирь. Возможно и по этой причине творческая активность В. Дунина-Мартинкевича существенно снизилась. Но именно во второй половине XIX века он создал самые значительные произведения – комедии «Пинская шляхта» и «Сватание» («Залёты»).
В «Пинской шляхте» В. Дунин-Мартинкевич в гротескной форме выявил всю абсурдность чиновно-бюрократической власти России. Крючков с Писулькиным приезжают в шляхецкую околицу вершить суд и делают это довольно своеобразно. Как опытный проходимец, Крючков хорошо чувствует психологию своих подопечных; он импровизатор, по ходу дела выдумывающий разные абсурдные указы и законы. Загипнотизированная шляхта сама все отдает Крючкову, что создает впечатление законности содеянного. Драматург беспощадно высмеивает своего героя, но не величает и шляхту. Писатель с горечью наблюдал, как шляхта постепенно вырождается, теряет свои лучшие черты, как некогда высокий сословный гонор превращается в обыкновенную амбициозность, что при всеобщей необразованности создает благоприятные условия для жуликов от власти.
По сути, в белорусской литературе В.Дунин-Марцинкевич делал то, что и Бальзак во французской.
По некотором сведениям, работал чиновником в Могилеве и в уездных городах Франц Блус, который происходил из крестьян. Он был ярым монархистом и с этих позиций в 1862 году написал на белорусском языке стихотворные беседы («гутаркі») «Прамова старавойта да сялян аб свабодзе» и «Прамова старавойта (для чытання маім землякам)», в которых призывал крестьян к покорности и терпению, восхвалял царя и крестьянскую реформу 1861 года, убеждал в справедливости социального неравенства. По распоряжению губернатора его произведения были оперативно изданы и распространены по губернии. Имеются сведения, что Блус написал еще произведение против агитаторов «польского восстания» (не сохранилось). В 80-е годы жил в Поволжье. Дальнейшая судьба его неизвестна.
Белорусские беседы Ф. Блуса – интереснейший документ эпохи. Независимо от намерений автора в них отразились реалии жизни того времени, антикрепостнические настроения крестьян, их безразличие к религии и многое другое.
Видным деятелем белорусской культуры этого столетия был Адам Киркор (1818 – 1916). Уроженец Могилевщины, в 1832 – 1834 гг. он учился в Могилевской гимназии, потом закончил Виленскую. Еще гимназистом заинтересовался фольклором и этнографией, позже археологией и историей родного края. Провел десятки археологических экспедиций, раскопал около 1000 курганов (частично с Я.Тышкевичем), был издателем. В созданной в Вильне типографии издал книги Вл.Сырокомли, Ю.Крашевского, Ю.Лесковского. С 1860 года издавал и редактировал газету «Курьер Виленский» (на польском и русском языках); в его виленском доме существовал своего рода литературный салон, где бывали Вл.Сырокомля, В.Коротынский, В.Дунин-Марцинкевич, А.Вериго-Даревский, А.Одынец, И. Ходька и другие творческие личности. А.Киркор был человеком либеральных взглядов, участвовал в создании «Виленского альбома» в честь приезда в Вильно царя Александра II, что осложнило его взаимоотношение с революционно настроенной польской интеллигенцией. Во время восстания в Беларуси и Литве А. Киркор попал под подозрение и вынужден был переехать в Петербург. Там вместе с Н. Юматовым издавал газету «Новое время», но его по прежнему подозревали в связях с революционерами-эмигрантами. Кроме того, у него сложилось трудное финансовое положение, ему угрожала долговая тюрьма. Все это заставило его выехать за границу, в Краков, входивший тогда в состав Австро-Венгерской империи.
В Краковский период Киркор пытался заняться издательской деятельностью, организовывал археологические экспедиции, читал лекции для студентов Краковского университета. В это время он написал «Очерки современной русской литературы» (1873), где подчеркивал ее демократические традиции, роль В. Белинского и Н. Чернышевского, «Литовские образы», «О литературе братских славянских народов» (обе в 1874 г.), в которой была отдельная глава о белорусской литературе, «Литва и Русь в исторических, географических, статистических и археологических отношениях» (1875). Вершиной всей его научной деятельности является 3-й том «Живописной России», изданный в 1882 году под общей редакцией Семенова, в котором наиболее полно освещены вопросы истории, культуры, экономики Беларуси и отдельных районов сегодняшней Литвы.
А. Киркор не имел специального образования, работал в тяжелых условиях, но успел сделать многое в разных отраслях культуры и науки. Как исследователь духовной культуры белорусского народа и литературовед, собиратель литературно-культурных сил, он сыграл выдающуюся роль в становлении новой белорусской литературы.
С Могилевом связана жизнь и деятельность известного педагога, историка, литератора Е.Р. Романова (1855 – 1922). Будучи юношей, он хотел поступить в Могилевскую гимназию, но не был принят из-за низкого социального происхождения. Занимался самообразованием, сдал экзамены на звание народного учителя и с 1872 года работал преподавателем народных училищ в разных городах; в 1885 – 1906 гг. был инспектором народных училищ Могилевской губернии. Именно на это время приходится расцвет его научно-литературного творчества, которое началось с опубликования в 1881 году фольклорно-этнографических заметок, зарисовок и других материалов, помещенных в петербургской газете «Берег», журнале «Русь», киевской «Заре» и др. Свой педагогический опыт Романов попробовал обобщить в «Учебнике русской грамматики» (выдержал 4-е издания). Занимался изучением живого белорусского языка (говоры Могилевщины), напечатал оригинальное исследование о жаргоне нищих. Печатал рецензии на труды народовольцев З. Родченко, Н. Никифоровского, Е. Карского. Одним из первых дал положительную характеристику сборнику поэзии М. Бурачка (Ф. Богушевича) «Дудка белорусская». Занимался творчеством В. Дунина-Мартинкевича. Опубликовал «Баркулабовскую хронику», одну из редакций поэмы «Тарас на Парнасе», несколько «бесед» («гутарок»), а также новые тексты народной драмы «Царь Максимилиан»; напечатал обработку легенды «Кара во сто лет». Занимался археологическими раскопками и поисками остатков язычества. Основным трудом Е. Романова является 9-томное издание фольклора «Белорусский сборник», в котором представлены почти все жанры устного поэтического творчества белорусов. Это своеобразная энциклопедия жизни крестьянства дореволюционной Беларуси. Во время подготовки фольклорных томов разработал свою методику сбора фольклора. Особенно ценным является 4-й том, где помещено 824 аутентичных народных заговора. Это уникальная коллекция, которой нет равных в славянском мире.
Е.Романов занимался журналистикой, редактировал неофициальную часть «Могилевских губернских ведомостей», опубликовал три выпуска «Могилевской старины».
Типографские издания были тематически довольно разнообразными. Это ежегодные справочники, отражавшие административную и хозяйственно-экономическую жизнь губернии, «Памятные книжки Могилевской губернии» (1861 – 1916) и «Обзоры Могилевской губернии» (1879 – 1915), «Опыт описания Могилевской губернии…» под редакцией А.С. Дембовецкого (кн. 1 – 3, 1882 – 1884), сборники статей «Могилевская старина» под редакцией Е.Р. Романова (вып. 1 – 3, 1900 – 1903) и др. издания. На белорусском языке были напечатаны произведения Ф. Блуса в 60-е годы, «Тарас на Парнасе» (1900).
Во второй половине XIX века появились частные типографии: Х.Элияшберга, Ш. Фринланда, Я.Н. Подземского. В них было издано более 200 книг разного направления, в основном экономического и общественного характера. В частности, в типографии Подземского были напечатаны «Слова и речи Георгия Конисского, архиепископа Могилевского» (1892), «Сборник гимнастических игр и забав, применимых во время уроков гимнастики и перемен в мужских учебных заведениях: для мальчиков и юношей» В. Конопосевича (1895) и др.
В Могилеве в самом конце ХІХ века, опираясь на данные первой Всероссийской переписи населения 1897 года, жило около 43,5 тыс. человек. Мужчин и женщин было приблизительно поровну. В несколько более выгодном положении находились мужчины зрелого возраста. Их было меньше, чем женщин, «и им было из кого выбирать». Перед «слабым полом» возникала угроза «одной век вековать»… За XIX столетие количество могилевцев выросло в 4 раза. Особенно быстро город рос с середины XIX века в связи с развитием промышленности и улучшением транспортных связей. Он расширял свои границы и устремлялся ввысь. Практически весь центр города был застроен 2 – 3 и даже 4 этажными каменными зданиями. Это свидетельствовало о промышленном и культурном развитии Могилева и благополучии экономической элиты города. В 1913 году население Могилева уже составляло 69707 человек. Город имел предместья Московское, Пелагеевка, Карабановка и ряд других. Сегодня, в начале ІІІ тысячелетия, количество могилевчан достигло почти 370 тыс. человек и выросло в 8,6 раза в сравнении с переписью 1897 года.
Могилев являлся крупнейшим городом Могилевской губернии. В уездных городах губернии проживало в среднем по 4 – 10 тыс. человек. Только Гомель (36775 чел.), который быстро увеличивался во второй половине XIX века, приближался к губернскому центру, в экономической и культурной сфере по-прежнему оставаясь одним из уездных, провинциальных городов Могилевской губернии. В Могилеве проживало 29,29% всего городского населения губернии. На территории современной Беларуси по количеству населения наш город уступал Минску (90,9 тыс.), Витебску (65,9 тыс.), Бресту (46,6 тыс.).
Согласно переписи, большинство могилевцев – 73,46% – родились в своем городе или уезде, 12,83% – в других уездах Могилевской губернии и только 61 человек в других государствах и 13, 56% – в других губерниях. Из числа последних в Могилеве и Могилевском уезде проживали выходцы-мужчины из Витебской, Минской, Костромской, Нижегородской, Московской, Черниговской губерний.
Еврейский язык считали родным 49,75%, польский – 3,07%, белорусский, русский и украинский – 45,85% горожан. Причем из числа последних 12847 (29,79% от всех горожан) назвали родным белорусский язык. Нужно подчеркнуть, что среди «других губернских центров» Северо-Западного края Могилев был самым белорусским городом. В Минске в конце XIX века белорусский язык называли родным только 9% жителей, а в Витебске и Гродно – около 12%. В Могилеве была наименьшая, в сравнении с этими городами, доля русского и польского населения. А вот удельный вес евреев в губернских городах мало отличался. Он составлял в Гродно и Могилеве относительное, а в Витебске и Минске абсолютное большинство горожан.
Наибольшей религиозной общиной были иудеи – 49,97%, а среди христиан – православные – 43,88%; римо-католиков было – 5,28%, протестантов (в большинстве латыши и немцы) – 0,59%. Мусульман было всего 6 человек. Наиболее римо-католиков было среди поляков (99%), а православных – среди белорусов (96,6%) и русских (93,9%).
По сословиям население города подразделялось на дворян – 4167 чел., духовенство – 845, купцов – 730, мещан – 77, представителей других сословий – 884. Потомственные и личные дворяне составляли почти десятую часть жителей города.
Половая структура населения было в то время почти идеальной. Того дисбаланса (количественного преимущества женщин над мужчинами), который сложился после двух мировых войн и сохраняется до сегодняшнего времени, не существовало. Большинство семей имело 5 – 10 родичей. Разводы были исключительно редким явлением – на весь Могилев приходилось разведенных 21 мужчина и 98 женщин. Вдовцов и вдов было достаточно много (548 и 2158 соответственно). Большинство разведенных относилось к купцам, мещанам и другим городским сословиям, а по национальности – к евреям (107 человек из общего количества в 119). Проблему создания собственной семьи большинство юношей и девушек решали в возрасте 20 – 29 лет. В конце XIX века на 1279 семнадцати-девятнадцатилетних юношей приходилось только 10 женатых, а на 1712 девушек – 60 замужних. Молодежи, которая состояла бы в браке до 16 лет, не было зафиксировано вообще. Кстати, в уездах губернии брачный возраст был более низким, девушки раньше, чем в городах, выходили замуж.
Интересно проследить и занятия жителей нашего города, источники их существования. Согласно переписи 1897 года, в Могилеве жило 13040 мужчин и 6026 женщин, которые имели самостоятельные занятия. На частной службе, в том числе в качестве прислуги и поденщика, работали 972 мужчина и 2242 женщины. Второй по количеству группой были военные – 2626 чел. На третьем месте были торговцы – 1314 мужчин и 735 женщин. Они торговали сельскохозяйственной продукцией и металлом, строительными материалами и предметами быта, тканью и скотом, предметами роскоши и культа. Некоторые занимались торговлей вообще, без конкретно определенного товара. 59 купцов занимались торговлей спиртными напитками.
К другим массовым занятиям относились: производство одежды (1324 мужчины и 600 женщин), обработка дерева (562 человека), земледелие (360 мужчин и 115 женщин), обработка животноводческой продукции (381 чел.), металла (253 чел.), растительных и животных продуктов питания (290 мужчин и 121 женщина). В полиграфии было занято 185 мужчин и 24 женщины, в учебной деятельности – 370 и 153 соответственно, в науке, литературе и искусстве – 49 и 10, в строительстве – 554 и 2, в извозчичьем промысле – 364 и 3. Большую группу составляли руководители разных рангов. Это и понятно, ведь Могилев – центр громадной губернии– от Орши до Гомеля, включая окрестности. К администрации, суду и полиции относились 735 человек. Все они были мужчины. Занимались богослужением христианского и нехристианского вероисповедания 132 чел. Проституцией занимались 28 человек: 1 мужчина и 27 женщин. Либо на мужчин спрос был меньший, либо у мужчин это было дополнительным занятием и не попало в статистику. Кстати, всего в губернии этим занимались, согласно официальных данных, 94 женщины и 2 мужчины. Правда, не учтена половая и сексуальная ориентация этих тружеников. В могилевских архивах есть определенные данные о проституции в городе в 30-е годы ХХ века. Так, в 1937 году 25 мужчин, больных на венерические болезни, утверждали, что заразились от проституток. К сожалению, современные анкеты переписи не учитывают данный вид занятости, скорее всего, относя «профессионалок» к безработным [8; 9].
